Роксана Гедеон - Фея Семи Лесов

– Ну, успокойся! Мне не нравится, когда ты сердишься.

В его голосе было столько необычной нежности, что я легко успокоилась, снова отдалась во власть его рук…

И тут из галереи, ведущей в комнаты Марии Антуанетты, послышался вдруг ужасный гам, топот множества ног, возмущенные крики и… как мне показалось, истерические рыдания королевы.

– Боже мой! – вырвалось у меня. – Что же это? Сначала у меня мелькнула мысль, что совершено покушение на королеву… или на короля, потому что среди прочих голосов я слышала и его гневные крики.

Я рванулась к двери, но принц удержал меня за руку.

– Останься! Там обойдутся без тебя!

Я взглянула на него, и какое-то смутное подозрение мелькнуло у меня в голове при виде его спокойного лица.

Послышался громкий топот, словно по галерее бежала швейцарская стража.

– О, там, наверное, случилось что-то ужасное! Полураздетая, я выбежала в галерею. Подобно мне, многие придворные, не сняв даже ночных колпаков, бежали в апартаменты королевы. «Боже, – подумала я, – что за грандиозный скандал!»

Мне с трудом удалось пробиться сквозь толпу, и я с первого взгляда поняла, что ни о каком покушении и речи быть не может, что шум вызван простым адюльтером.

Королева полулежала в кресле и судорожно рыдала, отказываясь принять успокоительное; Людовик XVI в шелковом халате расхаживал взад-вперед с необычной для него живостью: лицо его было бледно от гнева.

– Что произошло? – прошептала я, заметив Диану де Полиньяк.

Она, в отличие от других, была полностью и тщательно одета, словно заранее знала о предстоящем переполохе. На губах ее появилась загадочная улыбка.

– Право, как вы наивны, мадемуазель… Просто его величество, решив посетить ночью ее величество, обнаружил в ее спальне кого-то постороннего. Тот успел бежать через боковую дверь, но оставил свой камзол, и по камзолу теперь всем ясно, что столь поздним гостем королевы был граф де Ферзен. Все случилось с вашей помощью, мадемуазель.

– С моей помощью? – прошептала я в ужасе.

– Ну а кто же, как не вы, открыли нам тайну ночных свиданий королевы в обмен на приказ принца Конде?

Я закрыла лицо руками, не в состоянии произнести ни слова. Мне было стыдно взглянуть на королеву.

Я – предательница! В одну секунду при этой мысли меня охватила ярость. Во мне вскипела кровь моих предков – и тех бешеных итальянцев, легко хватающихся за нож, и благородных принцев, чтущих свою родовую честь. Больше всего я боялась, что королева обратится ко мне, что-то попросит. Нет, я этого не выдержу! А вдруг она скажет «Сюзанна, дитя мое»?

Я вскрикнула и бросилась бежать. Впервые в жизни я чувствовала себя шпионкой.

Граф д'Артуа все так же спокойно лежал на кровати, стряхивая пепел сигары в пепельницу. При виде этого у меня потемнело в глазах.

– Ну что, неплохую шутку я сыграл? – осведомился он. – Надеюсь, у короля теперь открыты глаза на Туанетту.

– Да! – выкрикнула я со злобным сарказмом. – Вы просто восхитительны, черт побери! Восхитительны, как сам сатана!

– Что ты хочешь этим сказать?

Он приподнялся на локте и пристально смотрел на меня.

– То, что вы мерзавец! Настоящий мерзавец! Гнусный интриган.

– Не забывайся, моя дорогая. Я не хочу напоминать тебе, что перед тобой принц крови, но ты вынуждаешь меня к этому.

Я в бешенстве швырнула в него гребень.

– Да наплевать мне на это, наплевать! Вы втянули меня в эту возню, вы низко меня использовали, вам должно быть стыдно!

– Вот как вы заговорили, мадемуазель! – воскликнул граф д'Артуа, резко приподымаясь. – Не слишком ли много воли для незаконнорожденной?

Меня словно окатила ледяная волна. Я сразу приняла решение. Потом подошла к двери и распахнула ее.

– Вы заставили меня презирать себя, этого с вас довольно. А теперь убирайтесь.

Он медленно поднялся и, подойдя ко мне, взял меня за подбородок.

– Убирайтесь вон! – крикнула я еще громче.

– Ты еще пожалеешь, моя дорогая. Если, конечно, до завтра не одумаешься.

У меня еще хватило сил захлопнуть за ним дверь. Я добрела до постели и упала лицом в подушки. Голова у меня кружилась, я с ужасом чувствовала, что меня снова тошнит. Я пролежала так, кажется, до самого утра. В восемь часов, как и было условлено, пришла Маргарита. Ее рука погладила мои волосы, ослабила тесемки пеньюара. Я открыла глаза и поразилась: Маргарита была в черном, словно носила по кому-то траур.

– Что случилось? – спросила я рассеянно.

– Умерла ваша тетушка, мадемуазель.

– Мадам де л'Атур?

– Да. Отец велел вам нынче же выезжать в Париж на похороны.

Только теперь я увидела разложенное на диване платье из черного бархата с тяжелой ониксовой брошью. Ах да… Раз маркиза скончалась, мне целых два месяца придется ходить в черном.

Органная музыка медленно плыла по церкви Сент-Этьенн-дю-Мон и таяла под древними сводами. Божественная полифония Баха… Голоса студентов коллежа Луи-де-Гран, певших в церковном хоре, то затихали, то вновь вспыхивали в могучем гимне «Те deum». [64]

Я сама не знала, что заставило меня прервать прогулку, заехать в этот собор и исповедаться. Я только что получила отпущение грехов, как и подобает католичке, и теперь была чиста, как при рождении. Мне простился даже грех прелюбодеяния, совершенный с графом д'Артуа.

– Пойдемте, мадемуазель, – прошептала Маргарита.

Мы по очереди опустили пальцы в чашу со святой водой, а какой-то монах осенил нас крестом и благословил:

– In nomine Patris, et Filius, et spiritus sanctus… Amen. [65]Маргарита вышла первой, забрав с собой арапчонка, несущего красную подушку, а я задержалась, стараясь еще раз вслушаться в странную гармонию звуков, плывущих по собору. Здесь все казалось не таким, как во дворце или на улицах.

– Пойдем, Аврора, – сказала я перекрестившись.

Оказавшись в теплой карете, я сбросила черный креп, обвивавший мои золотые кудри. Как мне надоел этот черный цвет… А ведь прошла всего неделя со дня смерти маркизы. Я дала знак, и карета, мягко качнувшись на рессорах, помчалась по улице, миновала собор Сен-Женевьев. Я раздвинула занавески. Было интересно видеть веселые группы студентов у Коллеж-де Франс, вереницу роскошных карет у отеля Клюни. Возле церкви Сен-Северен продавали священные реликвии из Понтуаза. А набережные нынче были грустные. Воды Сены блестели тускло, как и всегда в середине февраля. Ожидался дождь.

Но несмотря на скверную погоду на площади Карусель, а тем более в саду Тюильри было многолюдно. Встречались влюбленные парочки, веселились молодые люди. Я уже хотела приказать кучеру остановиться, но тут рука Маргариты мягко тронула меня за локоть.

– Что такое? – спросила я недовольно.

– Все это очень странно выглядит, мадемуазель.