Лаура Гурк - И он ее поцеловал

Руки его замерли. Кусок сыра был искромсан.

– Консуэло никогда меня не любила. Семнадцатилетняя девушка, которую подтолкнули – заставили, принудили, назови это как хочешь, – к браку со мной ее родители. Думаю, Эстравадос с первого дня решил сделать меня своим зятем. Видишь ли, я и не догадывался, что Консуэло уже любит другого человека, которого ее родственники сочли женихом неподходящим.

Эмма кивнула:

– Да. Мистер Резерфорд Миллз. Я знаю.

– Она, безуспешно пыталась сбежать с ним, отчасти именно: поэтому с нее не спускали глаз. Боялись, что она предпримет новую попытку побега. В то время я был ничем не лучше Миллза, но Эстравадос проникся ко мне симпатией. И что особенно важно, я обладал титулом, поместьем и влиятельными связями, а он хотел вести дела в Британии. С его точки зрения, я был более выгодной партией для дочурки, чем Резерфорд Миллз, который ничего не мог им предложить.

Гарри налил себе вина и залпом осушил стакан.

– Итак, после быстрого, но тщательно охраняемого периода ухаживаний, еще более быстрой помолвки и поспешной свадьбы вы получаете виконта в семье и доступ в британское общество, избавляетесь от нежелательного кавалера, слоняющегося поблизости в надежде увести вашу дочку, все довольны и счастливы. Все, кроме Консуэло, которую ожидало четыре года безысходных страданий и которая посыпала пеплом голову и корила себя, когда не винила меня. Я старался сделать ее счастливой. Господь свидетель, я старался.

Он внезапно замолчал и поднялся. Отошел на несколько футов в сторону, привалился плечом к дереву и уставился на луг.

– Но нельзя насильно сделать человека счастливым. Нельзя заставить полюбить себя. Это ведет к разочарованию и обидам. И к боли, когда ты осознаешь, что твои чувства остались без ответа, когда ощущаешь себя хамом и грубияном из-за того, что посмел пожелать любовных утех со своей собственной супругой, когда понимаешь, что тебя обманули. – Он провел ладонью по лицу. – Все четыре года мы с Консуэло отравляли друг другу жизнь. Она строила из себя несчастную и обвиняла во всем меня. Это стало ее оружием. Я, в свою очередь, пытался увернуться, защититься, огрызался. Вскоре мы уже не могли общаться как муж и жена. Она продолжала держать дверь спальни на замке, а я, по правде сказать, потерял всяческую охоту открыть ее.

– Понятно, – прошептала Эмма, представляя себе, как одинок он был в таком браке. Она не понаслышке знала, что такое одиночество, и сердце ее сжималось от боли.

– Я не подозревал, что она начала тайную переписку с Миллзом. Она настрочила горы писем, сочиняя горестный рассказы о кошмарной жизни в Англии, уверяя, что всегда любила только его одного, умоляя приехать. И спасти ее, забрать из этого ада. – Он вздохнул. – Мольбы – одна из излюбленных тактик Консуэло. Она молила меня о разводе. Я отказывался.

– Из-за сестер, – с пониманием кивнула Эмма.

– Даже теперь, спустя десять лет после первой петиции в суд, они испытывают на себе общественную неприязнь. Представители высшего света до сих пор смотрят свысока на моих сестер, на мать и бабушку, и это больно ранит их. – Он повернулся к Эмме, в глазах загорелся вызов. – Разве удивительно, что я пренебрегаю правилами поведения высшего света? Что я считаю эти правила глупыми и бессмысленными?

– Это вполне понятно, – кивнула она.

Гарри пожал плечами, вспышка гнева улеглась так же быстро, как и возникла.

– Все остальное, как говорится, история. Она сбежала с Миллзом в Америку, причем сделала эти достоянием широкой общественности, чтобы дать мне весомый повод для развода по причине измены. Эстравадос отрёкся от нее, Консуэло осталась с Миллзом. В последний раз, когда я слышал о них, они жили в Аргентине.

– Почему она не сказала тебе правды до свадьбы? Выход должен был найтись. Почему она солгала и призналась тебе в несуществующей любви?

– Ты не видела ее родителей. Эстравадос – человек грозный, и его жена ничуть не лучше. Консуэло не могла противостоять им. Она просто согнулась под их давлением и делала все, что от нее хотели, лишь бы не разочаровать семью.

Гарри встретился с Эммой взглядом. Что-то в его глазах глубоко задело ее, сильно ранило.

– Она пыталась быть хорошей девочкой и завоевать одобрение родных. Поэтому солгала и мне, и себе.

Эмма затаила дыхание. Было больно сравнивать себя с его бывшей женой, особенно в том, что она тоже обманывала сама себя. Она поднялась, подошла к нему и обняла его за талию.

– Я никогда не лгала тебе, Гарри, и не солгу, – сказала она. – И больше не стану обманывать себя, даже во имя того, чтобы быть хорошей девочкой.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– В этом деле я безнадежен, – предупредил ее Гарри и взялся за разделочную вилку и нож. – Я уже говорил, что распиливаю птицу, – добавил он, с сомнением взирая на лежащую перед ним курицу.

Эмма подошла ближе и показала ему то место, где следует разрезать.

– Если держать нож вот так, – повернула она руку, – то ты попадешь на сухожилие и тебе не придется пилить кость.

Гарри последовал ее инструкциям.

– Вот видишь, – улыбнулась Эмма, когда нож с легкостью прошел прямо между косточками. – Разделывать птицу легко. Просто нужно знать, где резать.

– Ну ладно, с этой частью я справился, а как насчет крыльев? Я должен научиться отделять их от тушки. – Он обнажил в улыбке зубы. – В конце концов, ничего другого тебе есть не полагается.

– Я начала придерживаться твоей точки зрения на курицу.

– Неужели?

– Да. Есть крылья только из деликатности действительно глупо. Кроме того, я люблю темное мясо.

– Это бедро, Эмма, – рассмеялся он. – Все еще не можешь произнести этого слова?

– Бедро, – засмеялась она вместе с ним. – Я люблю бедра.

– Правда? – Он обратил все внимание на курицу. – Сам я предпочитаю грудь.

Даже месяц спустя после начала их связи Эмма не могла понять, когда он дразнит ее, но определенно научилась распознавать озорные намеки. В его голосе появлялись другие интонации, страстные и провокационные. Она подвинулась поближе, нарочно задев грудью его руку.

– Считаешь, что в груди самое сладкое мясо, да? – прошептала она, распаляясь.

– Боже, Эмма Дав, – выдохнул он, откладывая в сторону нож и вилку, – вы пытаетесь соблазнить меня? – Он посмотрел на нее так, что ее бросило в жар.

– Да. – Она потянулась к нему, играя пальчиками с пуговицами на рубашке. – Давай займемся любовью.

– Превосходное предложение. – Он поцеловал ее. – Поедим после.

Она посмотрела на еду на разделочном столе, потом снова на Гарри, и в голову неожиданно пришла идея.

– А почему не одновременно?

– Эмма, Эмма, – хрипло хохотнул он. – Какой распутницей ты стала!