Роксана Гедеон - Дни гнева, дни любви

Слезы набежали мне на глаза. Я закрыла лицо руками.

– Что вам, черт побери, от меня нужно? Или вам мало того, что я вынесла?!

Он вдруг схватил мои руки, порывисто поднес к губам, и я пораженно увидела, что лицо его взволнованно.

– Да что же произошло между нами за эти полгода? Я просто не узнаю вас, Сюз. Мы почти не видимся. Я вижу, что вы страдаете, что вы убиты горем, но почему же вы замкнулись в себе? Разве вы одна? Разве я не люблю вас? Разве я не сумею вас утешить? Какая черная тень пролегла между нами, скажите, Сюз!

Я ошеломленно подумала, что впервые слышу от него такие слова. Пожалуй, еще полгода назад я душу готова была продать, чтобы услышать нечто подобное. Но он опоздал. Теперь мне не нужны были ни его чувства ко мне, ни он сам. Да и зачем все эти объяснения? Если он сам не понимает, мне совсем не хочется что-то ему втолковывать. Для себя я все окончательно решила еще тогда, в ноябре.

А Франсуа… Я слишком хорошо знала его теперь, чтобы обмануться его словами. Он может только говорить, а понять и воспринять – на это он не способен. Я представила на мгновение, что решилась рассказать ему о том, что посещаю Тюильри и что там делаю. Да никакие мои слезы и просьбы не будут иметь значения. Он оттолкнет меня, обругает. Может, даже донесет на меня в какой-нибудь комитет…

Ни слова из того, что я думала, я не произнесла вслух. Будет лучше, если он ничего обо мне не узнает. Я не думала, что наш брак продлится долго, но все-таки надеялась растянуть его еще месяца на три-четыре, до тех пор, пока моя роль в Тюильри не будет раскрыта. Тогда-то он будет просто вынужден оставить меня, а пока… пока мне было очень выгодно жить под прикрытием имени мадам де Колонн, жены левого в Собрании. Он вдруг произнес, прервав мои мысли:

– Вы же знаете, что я не меньше вашего любил Луи Франсуа. Он мне был так же дорог, как и вам.

– И именно поэтому вы даже в день его похорон пошли в Собрание! – охрипшим голосом, озлобленно выкрикнула я.

Вскочив на ноги, я некоторое время не могла произнести ни слова от возмущения.

– Молчите уж лучше о ребенке, вы, лицемер! Вы никогда не любили его! Вы все лгали, притворялись! Вам никогда не был нужен Луи Франсуа! Да я вообще не знаю, кто вам нужен, вы никого не умеете любить по-настоящему. Всех и все вам заменяет Собрание, это с ним вы обвенчались, а не со мной. Если бы в тот день… день похорон моего мальчика, вы сделали бы хоть один шаг навстречу… если бы я разглядела в вас хоть искорку настоящего сочувствия… о, как я ждала этого! А вместо этого вы отправились в Собрание. Тогда я наконец поняла, что мы слишком разные люди. И теперь я не хочу, слышите, не хочу, чтобы вы меня понимали!

Со мной едва не случилось истерики. Я вся дрожала от возбуждения. Франсуа попытался усадить меня в кресло, но я вырвалась.

– Да, мы разные люди, – упрямо повторила я. – Оставьте меня в покое. Я буду делать то, что хочу. Не донимайте меня своими разговорами. И не ворошите память о Луи Франсуа. Мне это больнее, чем вы думаете.

Он молчал и, к моему удивлению, не раздражался, слыша такое. Я тоже замолчала, чувствуя, что только все усугубляю. Мне надо сдерживаться. Хотя бы ради Марии Антуанетты. Используя свое положение жены Франсуа, я была вхожа в узкие компании супруг других депутатов, да и среди друзей адмирала пользовалась доверием. Бракоразводный процесс лишь смешает карты. Надо потерпеть… Не так уж долго осталось. И не следует каждый божий день скандалить с Франсуа.

Но и мириться я тоже была не в силах – такое лицемерие было не по мне. Я молча встала и направилась к двери. Обернувшись у самого порога, я увидела, что он все так же сидит, опустив голову. Свет лампы падал на его лицо – оно было каменное… Боже, как я ненавидела это выражение его лица!

– Сударь, – окликнула я его весьма холодно. – Сударь, если вам угодно знать, через неделю я уезжаю в Бретань.

Это была ложь. Уехать мне предстояло в другое место. Я сказала это так, на тот случай, чтобы он не удивился, обнаружив, что меня нет в доме.

Да и с какой стати мне надо было говорить правду? У меня не было оснований серьезно полагать, что его вообще все это по-настоящему волнует.

Мария Антуанетта была явно огорчена. В смущении она нервно теребила батистовый платок.

– Мне очень жаль, Сюзанна, но, честное слово, мы приложили все усилия…

Мне тоже казалось, что было сделано все возможное. Агент короля Лапорт действовал даже через российского посланника графа Симолина. Тот мог достать только один фальшивый паспорт – либо для королевы, либо для меня. Приходилось выбирать.

– Да, конечно, – произнесла я. – Без сомнения, паспорт нужнее вам, чем мне. Моя поездка не так важна, как побег вашей семьи, мадам.

Людовик XVI смущенно закашлялся.

– Чтобы не подвергаться такому риску, мадам, может, вы все-таки поедете под своим подлинным именем?

Я покачала головой.

– Нет, сир, это никак не возможно. Весь Париж будет знать, что я пересекла границу. И мой муж – тоже. Да и королева окажется в двусмысленном положении. Что скажут о ней, если узнают, что ее статс-дама находится в Вене? И так все газетенки кричат об измене короля. Вспомните все эти пьесы, памфлеты, речи… – Я передохнула и закончила: – Я поеду нелегально, сир.

– Ну что ж, – раздалась низкая октава генерала Буйе. – Граница наводнена нашими друзьями. Что касается швейцарской стороны, то я думаю, что она на все это будет смотреть сквозь пальцы. Только бы вам удалось уговорить императора принять вас и настроить его более решительно…

Как всегда в таких случаях, я вызвала в памяти случай на Королевской площади. Все там происшедшее я помнила до мелочей. Нападение. Крики. Вой. Оскорбления. Пощечины, наконец… Кровь уже в который раз прихлынула к моему лицу, я почувствовала себя такой униженной, что поручение, данное мне королевой, сейчас показалось мне лишь возможностью желанного реванша.

– Я не остановлюсь ни перед чем, ваше величество, – сказала я уверенно. – Я возвращусь с добрыми известиями.

Уже в карете, когда я ехала домой, меня стали одолевать смутные сомнения, и я впервые наконец задумалась о том, что же все-таки мне предстоит сделать. Перейти нелегально швейцарскую границу, Альпы… Меня могут арестовать, задержать. А Жанно – он останется здесь, в Париже. Кроме того, я ведь никогда прежде не бралась за такие дела.

Но у меня не возникло даже мысли о возможности отказаться от этого предприятия. Я подумала только о том, что должна быть предельно осторожна. Я должна все сделать правильно – так, как говорил мне генерал Буйе…

Было 12 марта 1791 года. Снег растаял, и солнце весело сияло в окнах кареты. Набухали почки на деревьях. Время было веселое, как раз для любви.