Роксана Гедеон - Парижские бульвары

– Мы будем счастливы, правда? – проговорила я с искренней надеждой.

Рене кивнул в ответ так же искренне. Внезапно сжав меня в объятиях, он прошептал с обжигающей страстью в голосе:

– Черт побери, как жаль, что я должен так долго ждать вас! Я впервые возжелал вас, когда вы выходили замуж за принца, а с тех пор прошло почти пять лет. Кто бы поверил, что Клавьер превратится просто в романтического воздыхателя… И кто еще в Париже поверит, что я не имел вас, моя дорогая.

Все эти дерзкие замечания я пропускала мимо ушей – я же знала, что Рене любит быть циничным, наглым и бесцеремонным. И знала, что это только бравада…

– Поцелуйте меня, Рене, и замолчите.

Он поцеловал меня целомудренно, в щеку, и когда я посмотрела на него, в его серых глазах плясали обычные нахальные искры.

– Мы скоро увидимся, правда?

– Через неделю я закончу свои дела, Сюзанна. Я заеду к вам. Не уезжайте никуда без меня, ради Бога!

– Конечно, – шепнула я.

– Наберитесь терпения и знайте, что через три месяца… ну, самое большее – через полгода, нас будет встречать Лазурный берег…

Я улыбнулась. Передо мной опять открывалась такая ясная надежда на любовь и счастье, что я снова обрела прежнюю веру и оптимизм, позабыв о прошлых неудачах. Я жила уже не прошлым, а будущим.

День 27 февраля 1793 года подходил к концу. Часы пробили половину одиннадцатого вечера.

Чуть приподняв занавеску, я выглянула в окно. На первый взгляд двор Тампля казался пустынным, и только у стен темными группами стояли солдаты из подразделения Кортейя. Все они были подкуплены Батцем и знали, что королева будет нынче ночью похищена. На улице, за Тамплем, дежурили молодые роялисты – они отвлекут погоню, если таковая будет.

Было темно, лишь гипсовая лампа тускло мерцала на столе. – Все спокойно! – сказала я недовольным шепотом. – Что вы так трусливы? Пойдемте к королеве.

Мишони, комендант парижских тюрем, весь обливался потом от страха. Я смотрела на него с презрением. Принял взятку от Батца и сам тому не рад!

– Идите сами, – проговорил он. – Я вас тут подожду.

– Ну уж нет! – заявила я решительно. – Роли расписаны заранее: я одеваю детей, вы – несете одежду королеве. Ну, побыстрее!

Действительно, никакая опасность вроде бы не грозила. Гарнизон Тампля на две трети подкуплен. Комиссары – Лепитр и Тулан – на стороне королевы. Инспекция Коммуны сегодня уже была… Если действовать решительно, все можно провернуть за полчаса: переодеть королеву и принцессу в одежду национальных гвардейцев, выйти из Тампля, сесть в легкую карету, запряженную лучшими лошадьми… Батц все продумал. Да и сам он находится там, внизу.

Я тянула Мишони за рукав и, пока поднялась на второй этаж, выбилась из сил.

– Какой же вы, все-таки, трус! Взгляните, во дворе только наши солдаты! Никто вас ни в чем не подозревает!

Мне едва удалось затолкать его в комнату королевы. Тулан, помогая мне не оступиться в темноте, проводил меня в спальню дофина и принцессы.

Они не спали. Юный король беспокойно ерзал на месте и тяжело вздыхал. Мари Тереза Шарлотта машинально гладила брата по волосам. Ей было уже шестнадцать, но она казалась испуганной как девочка.

– Вставайте! – сказала я громко и как можно веселее. – Может быть, ваше высочество, вам покажется это невероятным, но на эту ночь Тампль оказался в руках роялистов. Такого не выдумал бы ни один писатель.

– Снова все повторяется! – тихо сказал Людовик XVII.

– Что повторяется?

– Мы уже убегали однажды. Я помню. Тоже переодевались и долго ехали в карете. А потом нас все равно поймали и очень обижали. Мама плакала. А потом убили моего отца-короля.

– И что же?

– А то, мадам, – печально сказал мальчик, – что теперь королем стал я, потому что моего отца убили, и когда нас снова поймают, то меня тоже убьют.

– Почему?

– Ведь я теперь король. Королей теперь убивают, я знаю. Мне говорил Симон, что королей нужно убивать, как собак.

Я мысленно пожелала Симону, комиссару Коммуны, провалиться сквозь землю.

– Вы говорите глупости, Шарль Луи. Вы король и должны идти впереди всех.

Принцесса одевалась сама, а я занялась мальчиком. Он был тих и послушен, совсем не капризничал, что не было на него похоже. Голубые глаза Шарля Луи странно блестели, словно от слез.

– Ну, веселее, мой маленький король! – сказала я. – Веселее, сир. С вами поедет ваша мама. Все будет хорошо. Вы уедете туда, где вас не будут запирать в комнатах.

– Туда, где королей не убивают, как собак?

– Нет, там их уважают. И даже любят.

Шарль Луи обладал отменным здоровьем, но, несмотря на это, был невысок. Его легко будет спрятать в толпе беглецов, которые под видом гвардейского патруля покинут Тампль. Что касается принцессы, то она легко сойдет за молоденького гвардейца.

– Если я и вправду убегу и стану королем, – прошептал Шарль Луи таинственно, – я дам вам орден, мадам. Мама так любит вас.

– Женщинам ордена не дают, – сказала я улыбаясь.

– А я дам. Ведь я стану королем, правда?

– Благодарю вас, ваше величество, – сказала я, целуя малыша. – Выше нос, сир!

Очень тихо, почти неслышно вошла королева; взяла мальчика на руки. Мария Антуанетта сохраняла поистине спартанское спокойствие. За семь месяцев, проведенных в заключении, ее волосы стали почти седыми, по лицу пробежали морщины, глаза и щеки ввалились – кто бы сказал теперь, что этой женщине всего тридцать семь… От прежней Марии Антуанетты остались только осанка и гордая посадка головы, да еще, пожалуй, хладнокровие.

– Еще целый час, ваше величество, – проговорила я, напоминая, что побег назначен на полночь.

– Мы можем, в конце концов, спуститься вниз? – спросила королева, обращаясь к Тулану. – Я столько времени не покидала этих комнат!

– Пожалуй, это возможно, мадам. Дайте мне короля. Тулан взял на руки Шарля Луи и повел королеву вниз. Я тоже спустилась. Мария Антуанетта, стоя в проеме двери, с наслаждением вдыхала свежий ночной воздух. Долгие месяцы она отказывалась от прогулок в присутствии тюремщиков.

– Подумайте, ваше величество, – говорила она сыну, – через некоторое время мы будем дышать венским воздухом! В этом заслуга барона Батца… Запомните его имя, сын мой; никто из людей не послужил вам так, как он, и никому вы так не обязаны, как ему.

Несмотря на революционный дух, царивший в стенах Тампля, на то, что маленького короля заставляли распевать санкюлотские песни и «Марсельезу», королева обращалась к сыну не иначе как «ваше величество» – с того дня, как был казнен его отец. Изредка она называла его «сын мой», но никогда – по имени… Мальчик должен был запомнить, кто он. Возможно, королева предчувствовала, что уже недолго сможет влиять на сына.