Роберта Джеллис - Дракон и роза

Пембрук, Оксфорд, Пойнингс и Брэндон спорили о тактике и планировали с Шондом диспозицию своих малочисленных сил. При таком темпе они будут в Шрусбери через два дня, и если сэр Гилберт решит сражаться, они обязаны победить. Эджкомб погрузился в счета, подсчитывая каждый предложенный ломоть и рыбу, и выжимая наибольшее количество эля из каждого пенса. Гилдфорд осматривал каждое укрепление, выпрашивал, одалживал и покупал телеги; поднимал с постели людей крепить на телеги небольшие орудия, которые они смогли вывезти из каждого укрепленного городка; помечал каждое орудие и подбирал людей, которые знали как с ними обращаться; проверял порох и выискивал амуницию. Генрих писал письма – высокопарные письма, озаглавленные «От короля», с приказами различным людям, обещавшим ему поддержку, помочь ему освободить «любящих его и преданных ему подданных» от «одиозного тирана, Ричарда, бывшего герцога Глостера, узурпатора нашего вышеуказанного права… и тем самым избежать нашего горестного неудовольствия и не отвечать за это, на свой страх и риск». Эти письма ни в коей мере не были примирительными. Они не просили, они приказывали.

Генрих был настроен победить или умереть, и если он победит, то станет королем, а не марионеткой в руках высшего дворянства.

Они выступили на рассвете. В Талибонт их впустили, а вот ворота Мачинлетской крепости оказались крепко запертыми. Генрих был в замешательстве; они спокойно могли обойти город стороной и тем самым сэкономить время. Но для них было столь же важно не показать свою слабость. Одного слова, сказанного Брэндону, который как привязанный всегда ехал бок о бок с лошадью Генриха, было достаточно, чтобы через минуту примчались члены совета.

– Мне хватит часа, чтобы разрушить эту крепость, – с презрением произнес Гилдфорд, поглядывая на свои пушки.

– Давайте так и сделаем, – раздраженно сказал Оксфорд, – это послужит наглядным уроком для других.

– Валлийцы очень злопамятны, – пробурчал Пембрук. – Может мне сначала переговорить с ними?

Неожиданно Брэндон громко рассмеялся.

– Уже поздно. Лучше подготовься к сражению. Гляди.

Выражение ледяного спокойствия, появившееся на лице Генриха, скрыло его страх. С севера, со знаменами Мернонета, Карнарврона и Денбая, двигалась несколько меньшая чем у них, но, видимо, хорошо обученная армия. Пембрук, Оксфорд и Шонд помчались к своим войскам, выкрикивая команды. Гилдфорд поехал к своим любимым пушкам; Брэндон и Пойнингс вместе с другими членами совета собрались вокруг Генриха. Однако армия Северного Уэльса остановилась, и вперед выехали только ее командиры – с приспущенными знаменами в знак приветствия.

– Король Генрих! – разносилось по полю. – Король Уэльса и король Англии! Да здравствует король Генрих!

Наблюдатели на стенах крепости не могли не заметить, как капитаны спешились, сняли свои шлемы и, преклонив колени, отдали свои мечи. Ворота открылись; выехал капитан, без шлема и оружия.

Он попросил пощады, объясняя свое сопротивление страхом перед сэром Гилбертом Толботом.

– Мы бы не сражались, если бы вы штурмовали город, сир, – сказал он, – но когда вы подошли, нам пришлось создать видимость сопротивления, иначе Толбот не пощадил бы нас. Шрусбери так близко от нас, так близко. Горожане боялись.

Генрих обошелся с ним и с последующей делегацией горожан мягко и учтиво. Он заверил их, – с гораздо большей убежденностью, чем это чувствовал сам, – что Толбот его человек и не причинит им вреда.

– Но за сопротивление вашему законному королю должно последовать наказание, – сказал он улыбаясь, тем самым как бы смягчая свои слова. – Посмотрим, сумеете ли вы так же хорошо разместить и накормить моих людей, как вы просили о пощаде.

Они целовали ему руки со страстным усердием. С теми силами, которые у него сейчас были, он мог опустошить и стереть их город с лица земли, но Тюдор попросил только то, на что имел право любой другой король, ничего похожего на то, что мог бы сделать завоеватель.

Когда он проезжал по улицам города, народ благословлял его; торговцы бесплатно предлагали товары и деньги, – только десятую часть того, что он мог бы потребовать и получить с помощью угроз, но Генрих был заинтересован в распространении славы о своем милосердии и справедливости. Пока он будет накапливать силы, такая репутация будет ему полезна. Если бы Томас младший и Сэвидж присоединились к нему, если бы Толбот решил не сражаться с ним, если бы Стэнли оставили своего хозяина, тогда бы он одолел Ричарда. А если он одолеет Ричарда, то только его репутация приверженца милосердия и справедливости позволит сохранить спокойствие в стране на те несколько месяцев, которые ему понадобятся, чтобы закрепить победу и крепко захватить бразды правления в свои руки.

Если… если… Генрих протер слипающиеся от усталости глаза и заставил себя съесть еще одну ложку прекрасного блюда, которое ему подали.

Где же Томас младший? Где Сэвидж? Что делает Стэнли? Где же, о Господи, его мать? Даже она не ответила на его письмо, а он так боится за нее. Неужели Ричард захватил ее? Неужели он убьет ее из-за ненависти к ее сыну… из чувства кровной мести, чтобы Генрих не смог насладиться своей победой, даже если победит?

Генрих бросил есть, часть еды сбросил на пол, а часть выбросил в окно, благодаря Бога за традицию, позволяющую королю при желании обедать в одиночестве. Никто никогда не должен знать, что будущий король был настолько напуган, что не мог есть.

Когда, наконец, Генрих забрался в свою постель, он вдруг понял, что если страх вызывает у него отвращение к еде, то усталость мешает ему заснуть. Последние две ночи он был так занят, что ему удалось прикорнуть лишь на несколько часов. Теперь, когда ему не оставалось ничего другого, как только ждать, он не мог воспользоваться этой возможностью. Он даже не мог снять своего напряжения, позвав кого-нибудь поговорить с ним. Его спокойная уверенность была единственным оплотом его партии. Он должен сохранять эту уверенность и дальше. Наконец, Генрих заснул.

Однако утром он проснулся с головной болью и его лихорадило. Пусть армия медленно продвигается вперед, подумал он. Я легко догоню их верхом, когда почувствую себя лучше. Его головная боль сразу же ослабла, и он вымучено улыбнулся.

– Гарри, – прошептал он сам себе, – пользоваться своим телом как оружием против других – разумно; давать ему играть тобой – глупо.

Он позвонил, и вошли Джон Чени и Роберт Уиллоубай с водой для умывания. Генрих дал себя тщательно протереть, поскольку не знал, когда у него появится еще такая возможность, а затем одеть и вооружить. Он отослал назад завтрак за исключением эля, который с жадностью выпил. Сесть на лошадь и ехать было сущей пыткой, и Генрих был наполовину разъярен, наполовину озабочен. Если его недомогание действительно было вызвано страхом, разве это ощущение не должно было пройти сейчас, когда он не обращал на него внимания?