Роберта Джеллис - Дракон и роза

Рядом с собой Генрих услышал сдавленное дыхание Эджкомба, да и его губы дрожали мелкой дрожью. Для обеих сторон было совершенно ясно, что скрыто за официальными обращениями, однако нельзя было пренебречь соблюдением установленных норм и правил. Это была та смазка, которая облегчала взаимное трение двух людей, которые не могли бы себе позволить разорвать друг с другом отношения независимо от того, как сильно расходятся их устремления и индивидуальности. Элизабет нужно было пройти какую-то школу, она нуждалась либо в наставлениях, либо в присутствии более опытных дам. Однако он не мог давать наставления своей жене в том смысле, как он того хотел бы, поскольку это нарушило бы ту систему представлений о ее влиянии, которую он тщательно создавал.

– Сейчас же, – цинично сказал он, – возвращайтесь к Ее Милости и скажите ей или, что я сожалею о ее неожиданной болезни, или, что я в высшей степени озабочен ее недомоганием, все, что покажется более подходящим, а я приду к ней сразу же, как только освобожусь от наиболее важных и неотложных из моих государственных дел. – Он кивнул головой, отпуская ее. – Нед, скажите стражу, чтобы он сопроводил даму в покои ее госпожи.

В сохранявшейся тишине Генрих пытался ответить самому себе, поняла ли девушка его предостережение, и было ли это разумно с его стороны так ясно проявить свое предостережение. Он услышал сдавленное дыхание и, подняв глаза, увидел своих приближенных, содрогающихся от приступов хохота и пытающихся скрыть это. Пойнингс выглядывал за дверь, как бы посматривая, вернулся ли стражник, но плечи его вздрагивали. Эджкомб стоял, прислонившись к столбику кровати, глаза его были закрыты, а нижняя губа плотно закушена. Динхэм вытирал губы сильнее, чем было необходимо, а Ловелл уставился на расписанный потолок, как будто он никогда раньше его не видел. Генрих вздохнул. Во всем королевстве не было человека, который бы отважился… Да к тому же девушка – ребенок. Он поддался своим нелепым чувствам и прекратил хохот, чего и ожидали с большим нетерпением его друзья.

– Что, по-вашему, могло расстроить Ее Милость? – спросил Пойнингс, тяжело дыша.

– О Нед, Ее Величество могла бы вести себя более достойно. В таком обращении не было ничего приятного. Благословите меня, если это действительно так.

– Это все, джентльмены, – сказал он, обращаясь к остальным. – Посмотрите, что еще там можно наскрести для меня. Но, действительно, Нед, – добавил он, когда дверь закрылась, – либо она должна быть более сведуща, либо должна уметь себя контролировать. Все это было забавно, но послание было вручено не в те руки. – Тюдор говорил медленно, а взгляд его был тяжелым и отсутствующим.

– Это не могло быть спланировано, сир, – заявил Пойнингс, внезапно почувствовав жалость к Элизабет. – Она еще слишком молода. И все же тот факт, что девушка была послана в вашу комнату, а не в официальные апартаменты…

– Мы же не знали, что она придет сначала сюда. Если бы я не встал так поздно, сейчас я бы находился в зале аудиенции, – в зале, полном придворных и посланников, не все из которых любят меня. Молода?! Ей двадцать два, и она росла при дворе.

– Ваша Милость, будьте терпеливы, женщина…

– О да, я буду терпелив. А вы ожидали, что я буду усмирять ее при помощи кнута? – огрызнулся Генрих.

Пойнингс опустил глаза. Возможно, нужен более мягкий «кнут». Методы Генриха могли быть более мучительны для души, нежели для тела.

– Вы что-нибудь собираетесь предпринять, Ваше Величество?

– О нет! Понадобится время, чтобы все утряслось. Позовите Фокса, и мы поработаем над делом Дорсета.

Инструкции, которые надо было подготовить, были сложные, а потому Мортон в конце концов присоединился к Фоксу, чтобы все закончить. Тем временем Генрих, как обычно, давал аудиенцию. Он был особенно весел и дружелюбен, каким и должен быть счастливый молодожен, но в то же время он настороженно посматривал, ожидая вторжения одной из придворных дам. Никто не приходил. Элизабет, конечно, не желала причинить вреда политике мужа, однако в отличие от Генриха, она не видела пользы в смягчающем напряженность соблюдении формальностей между двумя молодыми людьми, которые должны были жить вместе. Она верила, что они притрутся друг к другу и лучше, по ее мнению, чтобы это случилось как можно быстрее. Поэтому она была раздражена обстоятельствами, при которых была задета ее женская гордость, еще больше ее раздражало послание, полученное ею. Естественно, ее муж не может ожидать, что она будет лично прислуживать ему. А если и ожидал, то напрасно. Она была уверена, что он предпочтет обсудить все, что было у нее на уме, но если он не придет, она будет готова огласить это дело публично. Она увидит его за обедом и, конечно, поговорит с ним на эту тему. Действительно, он мог испугать простую девушку своим пристальным взглядом, не произнеся ни слова, но он должен был догадаться, что дочь Эдварда не такая уж робкая.

За час до обеда возвестили приход короля. Он прошел вперед, церемонно поцеловал руку своей жены, затем окинул взглядом комнату, полную знатных дам.

– Я сожалею, – сказал он степенно, – о вашем нездоровье. Что-то особенное? – не дождавшись ответа, он сжал ее руку в своей, не отпуская.

– Пойдем в вашу спальню.

Он пошел так быстро, что готов был захлопнуть дверь перед матерью Элизабет и своей, которые следовали за ними.

– Да, мадам?

– Вы оставили истинную причину моих огорчений там, за дверью.

На мгновение Генрих смутился.

– Одна из дам?

Затем нахмурился.

– Моя мать?

– Список имен на моем столе, – резко ответила Элизабет.

– Список… Помилуйте, мадам, список каких имен?

– Список людей, которых вы назначили для ведения моих дел. Вот какой список!

Брови Генриха поднялись.

– Это было предложено вам по меньшей мере за две недели до нашей свадьбы. У вас было время…

– Время! – воскликнула Элизабет. – Я разрывалась между портными, сапожниками и ювелирами; у меня не было времени, чтобы перевести дух. Вы рассчитывали на это. Вы знали, что я не смогу…

– Протесты не принесут вам пользы. Позвольте предупредить вас, мадам, чтобы вы не строили планов, противоположных моим. В сущности, я не планировал ничего подобного. Список был предложен честно. Если бы вы нашли пять минут, чтобы прочесть его… Если бы вы отвлеклись хотя бы на полчаса в день от своих развлечений… – Было глупостью сказать подобное, подумал Генрих, овладевая собой. Он не хотел, чтобы Элизабет вмешивалась в дела.

– Развлечений! Какое удовольствие, по-вашему, я получаю, изрекая пустые любезности… – Элизабет тоже овладела собой. Даже она не посмела насмехаться над женами и матерями приближенных Генриха, хотя те в большинстве своем были довольно простодушны, так как едва ли бывали при дворе прежде.