Карен Робардс - Желание под солнцем

Кулаки Джосса бессильно сжимались и разжимались за спиной. Боль в боку была мучительной, а разбитая щека горела огнем. Глаза его пылали еще горячее, когда он сверлил стоящего над ним мужчину яростным взглядом. Но он не сказал и не сделал ничего, что дало бы тому повод снова ударить его. Он медленно, болезненно начинал постигать мудрость. Он изранен и обессилен, не в состоянии даже стоять. Как раб, он в полнейшей власти своих хозяев, которые могут избить его или убить просто из прихоти. В настоящее время он должен вести себя осмотрительно и не позволять своей проклятой гордости и огромным голубым глазам, которые смотрят на него с такой жалостью, толкнуть его на какую-нибудь глупость. Пока. Но когда-нибудь наступит и его день…

– Кевин! – Лайла схватила сзади Кевина за руку и потянула назад. Кевин попытался отделаться от нее, но безуспешно.

– Не лезь в это, Лайла. Я не шучу.

Джосс увидел, как глаза Лайлы вспыхнули, но она больше ничего не сказала.

– Ты понял меня, парень? В «Усладе сердца» ты будешь наравне со всеми остальными рабами. Будешь работать там, где тебе скажут, и делать то, что скажут, столько, сколько скажут. Ты будешь проявлять уважение к тем, кто выше тебя по положению, и держать свой дерзкий язык за зубами, если хочешь сохранить свою шкуру в целости. Если будешь делать так, то обнаружишь, что жизнь у нас не так уж плоха. Если же станешь доставлять мне проблемы, пожалеешь, что родился на свет. – Не дожидаясь ответа, который мог дать Джосс, Кевин коротко кивнул охранникам: – Поместите его вместе с остальными рабами для «Услады сердца». Через день-два кто-нибудь придет, чтобы переправить их в порт и погрузить на «Быстрый ветер». А пока их должны поить и кормить. И чтобы не было никакого недосмотра. Я не хочу потерять кого-нибудь из них в пути из-за того, что о них не позаботились как следует заблаговременно.

– Да, сэр.

– Кевин, он ранен. Они били его ногами…

– Я велю послать доктора осмотреть его, идет? Это тебя удовлетворит?

– Это меня успокоит.

Она снова послала ему одну из своих ослепительных улыбок. Кевин оторвался от восторженного изучения прелестного лица стоявшей перед ним Лайлы и обнаружил, что Джосс сверлит их обоих злым взглядом. Он сделал знак охранникам. Те схватили Джосса за руки и наполовину понесли, наполовину потащили прочь. Джосс увидел, как надменный ублюдок повернулся к Лайле, которая издала протестующий возглас при виде такого грубого обращения с ним, и с примирительной улыбкой обнял ее рукой за талию. Внутренности Джосса горели. Он говорил себе, что это от побоев, но на самом деле не верил в это.

Неделю спустя Лайла стояла на мягко покачивающейся палубе «Быстрого ветра», чьи белые паруса раздувались на фоне голубого неба, отрывисто хлопая на ветру. Она обхватила себя руками в тщетной попытке защититься от крепкого океанского бриза. Невидящим взглядом она смотрела поверх поручней на горизонт в отчаянной попытке не замечать рабов, прыгающих вверх-вниз на палубе в каких-то двадцати шагах от нее. Кевин прохаживался среди них, заставляя их двигаться и несильно ударяя симулянтов по ногам тростью. Цепи, которыми были обвязаны пояса и запястья рабов, при этом громко звенели. Босые ноги неритмично стучали по деревянному настилу палубы.

Корабль подпрыгивал на морских волнах, усеянных пенящимися белыми барашками, солнце клонилось к горизонту в прекрасной панораме темно-красного, розового и оранжевого, и игривые соленые брызги осыпали тонкий голубой муслин ее платья каждые несколько мгновений. Ничего этого Лайла не замечала. Все ее сознание было сосредоточено на высокой фигуре Джосса, прислонившегося к поручню футах в пятнадцати от нее. Сломанные ребра освобождали его от упражнений, которые Кевин требовал от других рабов, и цепь, которая обычно связывала его с другими, была отстегнута. Она даже не смотрела на него и все же чувствовала каждое его малейшее движение. Она ненавидела себя за то, что так остро ощущала его присутствие, за то, что вообще думала о нем теперь, когда исполнила свой христианский долг, избавив его от ужасной судьбы, которая, несомненно, постигла бы его после аукциона. В конце концов, сейчас она точно знала, кто он и что, поэтому не было оправдания ее слабости в том, что она никак не могла вырвать его из сердца. Но как бы она ни боролась с собой, она так же не могла не думать о нем, как пострадавший от ядовитого сумаха не мог забыть об этом растении. Но она отказывалась даже взглянуть в его сторону, как побуждал ее сделать инстинкт – сейчас, пока Кевин повернулся спиной и все его внимание было полностью сосредоточено на остальных рабах. Хотя чувствовала, что он тоже ощущает ее присутствие.

Как добросовестный надсмотрщик, Кевин заботился о том, чтобы выводить рабов «Услады сердца» на палубу для моциона и упражнений почти ежедневно, в зависимости от погоды. Это просто хорошо выполняемая работа, ответил он, когда Лайла, встревоженная тем, что Джосса вывели вместе с другими рабами на второй день путешествия, спросила, зачем он это делает. Рабы – это крупное капиталовложение, и он хочет привезти их на «Усладу сердца» вполне здоровыми и способными выполнять работу, для которой их купили. Почти все другие владельцы рабов преспокойно оставляли свою собственность на волю судьбы без свежего воздуха и солнца в продолжение всего путешествия, но Кевин поступал иначе.

Лайла знала, что он прав, но присутствие Джосса в грубом одеянии, которое Кевин выдал всем рабам, предназначенным для «Услады сердца», тревожило ее. Теперь, чисто вымытый, без непривлекательной щетины на лице, с вновь блестящими иссиня-черными волосами, стянутыми на затылке куском веревки, он был почти таким, каким она его помнила с той волшебной ночи. Единственным отличием были одежда – свободная белая рубашка и плохого качества черные бриджи – и отсутствие тех щегольских усов. Рабы не носят усы. Синяки у него на лице почти зажили, и она догадывалась, что и остальные его повреждения заживали так же быстро. Если бы не цепь вокруг пояса, связывающая запястья, ей было бы трудно помнить, что он раб, как и остальные.

Но она должна помнить. Позволить себе забыть это хотя бы на мгновение опасно для того хрупкого душевного равновесия, которого она достигла с тех пор, как приняла предложение Кевина. А если Кевин заподозрит, что она испытывает хотя бы малейшую заинтересованность в Джоссе сверх того, что диктует христианское милосердие, то ее забывчивость станет опасной и для Джосса тоже. Кевин может быть безжалостен, когда дело касается защиты своей собственности. Не говоря уж о том, что Кевин и отец, да и остальные ее знакомые, будут испытывать ужас и отвращение, если догадаются, что она никак не может выбросить из головы мерцающие зеленые глаза раба.