Виктория Холт - Испания для королей

– Как не помнить, – сквозь зубы процедил Торквемада. – Конечно, помню.

Однако Охеда продолжал, точно не расслышал его слов:

– Он готовят пищу на масле, вот почему от них так разит жареным. Ведь известно, что они едят скоромные блюда. Еврея всегда отличишь по запаху – от него исходит зловоние. Можем ли мы мириться с тем, что среди нас живут такие люди? Только если они отрекутся от своей гнусной религии! Только если очистятся, всей душой приняв христианство. Но как мы им поверим? Ведь они все равно обманут нас!

– Бессовестные лгуны – вот кто они такие, – поддержал Диего де Мерло.

– Да еще и убийцы, безжалостные душегубы, – добавил Охеда. – Они не только отравляют колодцы, из которых мы пьем воду, – попирая основы нашей чистой религии, они по-прежнему совершают самые чудовищные, самые ужасные преступления. И их злодеяниям нет числа, это я говорю вам. Совсем недавно из одного дома пропал ребенок – очаровательный, прелестный мальчуган. Так вот, его тело нашли в пещере, неподалеку от того места, где иудеи собираются на свои ночные сходки. Его распяли, вырезали сердце, а потом расчленили.

– Неслыханное зверство, – угрюмо заметил Торквемада.

– Всего лишь одно из их бесчисленных изуверств. И никто не желает положить конец этим бесчинствам.

– Необходимо принять какие-то меры, – сказал Диего де Мерло.

– И как можно скорее, – кивнул Торквемада.

– Нужно учредить трибунал, способный покончить с этими еретиками! – воскликнул Охеда.

– Инквизиция – вот что решит наши проблемы, – сказал Торквемада. – Но не та, что была у нас раньше, а новая – дееспособная организация, наделенная высочайшими полномочиями в борьбе с ересью.

– Сейчас в Кастилии вообще нет никакой инквизиции, – подхватил Охеда, – а почему? Может быть, наши соотечественники считают, что у нас все еще не хватает случаев ереси, оправдывающих, по крайней мере, возрождение этого института? Помолчав, Торквемада заметил:

– Инквизиторы находят для себя дело и в Арагоне, и в Валенсии, и в Каталонии. В свое время были они и в Кастилии.

– А сейчас из-за нашего преступного бездействия в Севилье совершаются человеческие жертвоприношения, – сказал Охеда. – Я думаю, на этот город нам следует обратить особое внимание. Вот почему мы приехали к вам, святейший приор. Нам требуется ваша помощь.

– Обещаю сделать все, что в моих силах, лишь бы искоренить ересь, грозящую погубить Испанию, – торжественно заверил Торквемада.

– Мы собираемся просить аудиенции у королевы – с тем, чтобы изложить ей факты, которые сообщили вам. Святейший приор, можем ли мы рассчитывать на вашу поддержку в наших переговорах с Ее Величеством?

– О да, разумеется, – сверкнул глазами Торквемада. – Будь моя воля, я бы без промедления взял под стражу всех, кто заподозрен в ереси. Не сомневаюсь, мне бы удалось вырвать у них признание в совершенных ими злодеяниях, а заодно узнать имена их сообщников. И, выведав все, что нам нужно, я бы дал им последний шанс спасти свои души, прежде чем огонь поглотит их бренные тела. Огненная смерть! Только она может очистить людей, осквернивших себя участием в этих гнусных обрядах. – Он повернулся к гостям. – Когда вы намереваетесь навестить королеву?

– Мы как раз держим путь к ней, а к вам заехали, чтобы заручиться вашей поддержкой, святейший приор.

– Считайте, что вы ее получили, – сказал Торквемада. – Братья мои, наш час пробил. Мы долго крепились, но терпенье наше лопнуло. Страна испытала ужасы гражданской войны, но сейчас в Кастилии установился мир – пора обращать наших соотечественников в христианство. И чтобы достичь этой благородной цели, нам придется провести их сквозь огонь, воду и медные трубы. Всем нам предстоят великие испытания, друзья мои, – но близок день нашей победы, близок миг нашего торжества. Верьте мне, скоро настанет время нашей немеркнущей славы. Каждый еврей, проживающий в нашем королевстве, будет подвергнут суровому дознанию – и, если окажется, что он вернулся к богопротивной религии своих предков, его ждут наказание, конфискация имущества и смерть на костре. Ступайте, братья, и скажите королеве, что я благословил вас. Позовите меня, когда я вам понадоблюсь. Я с вами, друзья мои.

После ухода посетителей Торквемада вернулся в свою келью и принялся расхаживать из угла в угол.

– Пресвятая Богоматерь, прокляни евреев, – взволнованно шептал он. – Прокляни тех, кто не признает Христа! Дай нам силы указать на их пороки – когда их злодеяния будут доказаны, мы сможем действовать от имени твоего Сына. Мы схватим этих людей и будем пытать их на дыбе, раскаленными щипцами станем рвать их зловонную плоть и заливать расплавленный свинец в их поганые глотки. Мы подвергнем их самым мучительным истязаниям – расчленим их тела, чтобы спасти их грешные души.

Его голос звучал все громче и наконец сорвался на крик:

– Будьте вы прокляты, евреи! Вечное проклятье вам, жидам и вероотступникам! Ненавижу вас и всех, кто исповедует иудейство! Пусть вы называете себя новыми христианами, я все равно вам не верю. Только когда мы избавимся от унизительного соседства с вами – только тогда у нас будет по-настоящему христианская страна!

Он упал на колени. В его голове, гулко отдаваясь в висках, колокольным набатом звучала одна и та же без конца повторяющаяся фраза: «Ненавижу евреев. Ненавижу евреев».

Он отгонял от себя мысли, мешавшие ему настроиться на нужный лад. Нет, они не имели никакого отношения к действительности, и ему не следовало принимать их всерьез. Никогда его бабка не была еврейкой, враки все это. Его предки недаром гордились благородным происхождением.

Этого не могло быть, говорил он себе.

Никогда, никогда Альвар Фернандес де Торквемада не смешал бы свою кровь с еврейской. Мысли об этом – вредные мысли. Они, словно черви, подтачивают его сознание, терзают душу, лишают сна и покоя.

И все же, все же… В те времена, когда его дед вступил в брак, преследования евреев были редкостью. Многие из них занимали высокие посты при дворе, и никто не придавал особенного значения тому, какая кровь течет в его жилах. Вот почему Альвар де Фернандес женился и до конца своих дней не задавался вопросом о том, чем его супружество может обернуться для всей их семьи.

Томас де Торквемада отказывался верить в такую несправедливость. Однако мысли о ней по-прежнему преследовали его, настойчиво вторгались в его жизнь, обусловливая поступки и решения.

Слишком хорошо помнил он свое детство. Косые взгляды, кривые ухмылки, шепоток за спиной: «Вот он, Томас де Торквемада – тот самый, что хвастается своим аристократическим происхождением. Но как же быть с его бабушкой? Говорят, она еврейка».