Виктория Холт - Королева Кастильская

– А что тебе известно о детях Максимилиана… о Филиппе и Маргарите?

– Ничего, кроме хорошего. Только хорошее, – отвечал Фердинанд, потирая от радости руки. Глаза его сверкали.

Изабелла медленно опустила голову. Конечно же, король прав. И Хуан и Хуана неизбежно должны вступить в брак. И королева возьмет верх над любящей матерью, которая лелеяла несбыточные надежды всегда видеть своих детей подле себя.

Фердинанд захохотал.

– Филипп унаследует корону империи, и дом Габсбургов будет связан с нами кровными узами. Когда германские владения соединятся с испанскими, замыслы Франции относительно Италии рухнут.

«Он всегда прежде всего – государственный деятель, – думала Изабелла, – и только потом отец. Для него Филипп и Маргарита не живые люди, а олицетворение дома Габсбургов и германских владений. Но нельзя не признать, что план блестящий. Заморские владения Испании расширялись благодаря ее несравненным путешественникам и искателям приключений. Однако Фердинанд всегда мечтал о завоеваниях поблизости от дома. Он намеревался стать властелином Европы, и, возможно, – всего мира».

Самый честолюбивый человек из всех, кого она когда-либо знала. Изабелла наблюдала, как с каждым годом его жажда власти возрастала все больше и больше, и теперь часто задавалась неприятным вопросом – а не результат ли это слишком частых упоминаний, что она королева Кастилии, и ее слово – закон. Не было ли его самолюбие уязвлено настолько, что он решил стать властелином всего мира за пределами Кастилии?

И она сказала:

– Если эти браки состоятся, то, похоже, вся Европа будет твоим другом, за исключением одного островка – драчливого, назойливого крошечного островка.

Фердинанд посмотрел ей в глаза и тихо произнес:

– Ты имеешь в виду Англию, не так ли, моя королева? Что ж, согласен с тобой, этот островок, наверное, одно из самых беспокойных мест. Однако я не забыл о нем. У Генриха Тюдора двое сыновей, Артур и Генрих. Я хочу женить Артура, принца Уэльского, на нашей малышке Катарине. Тогда, моя дорогая, вся Европа будет связана со мной. И что станет делать король Франции? Скажи мне.

– Катарина! Но она совсем еще дитя.

– Артур тоже очень юн. Из них получится идеальная пара. Изабелла закрыла лицо руками.

– Что с тобой? – громко спросил ее муж. – Тебя не радует, что у твоих детей есть отец, который устраивает такие отличные партии?

Какое-то время Изабелла не могла произнести ни слова. Она думала о Хуане – о необузданной Хуане, чье настроение нельзя предугадать и привести в норму – о Хуане, которую оторвут от нее и пошлют в равнинные безлюдные земли Фландрии. Она станет женой совершенно незнакомого ей человека, который очень подходит ей только потому, что он – наследник Габсбургов. Но больше всего Изабелла беспокоилась о Катарине… о нежной малышке Катарине… Ее оторвут от семьи, чтобы она стала супругой иностранного принца, и отправят жить на суровый остров, где, если верить сообщениям, солнце светит очень редко, а земля всегда затянута туманами.

«Я всегда знала, что так случится, – думала королева. – Но от этого мне ничуть не легче».

Королева закончила исповедь, и Хименес перечислил наказания за грехи. Она была виновна в том, что позволила личным чувствам бороться с ее долгом, допустила слабость, которой она грешила и прежде. Королева обязана забыть, что она – мать.

Изабелла смиренно приняла упреки своего духовника. Он-то, без сомнения, не собьется с пути долга, в этом она уверена. Она смотрела на его изможденное лицо, на строго сжатые губы, никогда не осквернявшие себя улыбкой.

«Ты благочестивый, хороший человек, Хименес, – размышляла королева, – но тебе проще, ибо у тебя нет детей. Когда я думаю о глазах маленькой Катарины, пристально глядящих на меня, мне кажется, я слышу, как она умоляет: «Не отсылай меня из дома. Мне не хочется ехать на этот остров густых туманов и дождей. Я возненавижу принца Артура, а он возненавидит меня. А тебя, мамочка, я люблю так, как не смогла бы полюбить никого».

– Знаю, знаю, любовь моя, – прошептала Изабелла. – Будь это в моей власти…

Однако мысли королевы отклонились от совершенных грехов, и не успев вымолить прощенье, она снова поддалась искушению.

Когда она опять увидит Катарину, то напомнит дочери о ее долге.

Изабелла поднялась с колен. Это была уже не кающаяся грешница, а могущественная королева, и когда она взглянула на монаха, брови ее нахмурились.

– Друг мой, – проговорила она, – ты по-прежнему отвергаешь честь, которой я хотела бы тебя удостоить. Сколько же еще будет длиться твое упрямство?

– Ваше Величество, – отвечал Хименес, – я не смогу занять пост, считая себя недостойным его.

– Ерунда, Хименес, ты знаешь, что эта должность как раз по тебе. Я ведь могу просто приказать принять ее.

– Если Ваше Величество решится на такое, мне ничего больше не останется, как вернуться в свою лесную хижину в Кастаньяре.

– Знаю, что именно это ты собираешься сделать.

– По-моему, мне более подходит быть отшельником, нежели придворным.

– Мы просим тебя быть не придворным, Хименес, а архиепископом Толедским.

– Придворный, архиепископ – какая разница, Ваше Величество.

– Если эту должность займешь ТЫ, уверена, все будет совершенно по-другому, – улыбнулась Изабелла. Она не сомневалась, что через несколько дней Хименес примет архиепископство в Толедо.

Когда королева отпустила его, Хименес направился к себе, в небольшую комнатку, которую занимал во дворце. Она напоминала монашескую келью. На полу лежала солома, у стены стояла кровать, где подушкой служило полено. В комнатушке отсутствовал камин, и какая бы ни была погода, здесь никогда не разжигали огня.

Во дворце говорили: Франциск Хименес получает наслаждение, мучая самого себя.

Когда он вошел в комнату, то обнаружил ожидающего его монаха, и поскольку капюшон у новоприбывшего был откинут, Хименес увидел, что гость – его собственный брат Бернардин.

На суровом лице Хименеса отразилась несказанная радость. Его радовало, что Бернардин вступил в францисканское братство. Мальчишкой Бернардин всегда своевольничал, и меньше всего можно было ожидать, что он вступит в орден.

– О, брат, – произнес Хименес. – Рад встрече. Что ты здесь делаешь?

– Пришел тебя навестить. Я слышал, что о тебе при дворе высокого мнения.

– Человек, о котором при дворе высокого мнения, часто в дальнейшем впадает в немилость.

– Но ты же не впал в немилость. Это правда, что ты стал архиепископом Толедским?

Глаза Бернардина искрились от удовольствия, но Хименес быстро проговорил:

– Тебя ввели в заблуждение. Я не архиепископ Толедский.

– Неужели тебе предложили эту должность, а ты отказался? Нет, ты не такой дурак!