Кейт Мортон - Дочь часовых дел мастера

Ответ прилетел незамедлительно: «Эдвард Рэдклифф. Сегодня все в силе? Можно в 11 вместо 12? Адрес пришлю».

Эдвард Рэдклифф. Имя смутно знакомое, хотя среди тех художников, с кем Джеймс Стрэттон поддерживал постоянную переписку, оно не значилось. Теперь Элоди набрала его в «Гугле» и кликнула на страничку «Википедии». Статейка оказалась коротенькой, и первую ее часть Элоди пробежала по диагонали, отметив только, что Рэдклифф родился в Лондоне в 1840 году и, значит, был почти ровесником Стрэттона, а детство провел в Уилтшире. Старший из трех детей, единственный сын – отец, судя по всему, увлекался искусством, мать тоже имела художественные амбиции, – мальчик несколько лет жил у деда и бабки, лорда и леди Рэдклифф, пока его родители путешествовали по Дальнему Востоку, собирая японскую керамику.

Второй абзац был посвящен диким выходкам юного Рэдклиффа, его вулканическому темпераменту и рано проявившемуся таланту, первооткрывателем которого стал некий пожилой художник (его имя было незнакомо Элоди, но, видимо, он пользовался известностью в те годы); случайно увидев работу мальчика, он сразу взял юное дарование к себе под крыло. Последовали ранние многообещающие выставки, недолгий роман с Королевской академией, краткая, но яростная размолвка с Диккенсом после одного холодного отзыва и, наконец, полное и окончательное торжество над критиками – великий Джон Рёскин заказал ему картину. Судя по всему, Эдварду Рэдклиффу предстояла выдающаяся карьера, и Элоди уже начала задаваться вопросом, почему же она не знает ни одной его работы, когда ее взгляд уткнулся в последний абзац:

Эдвард Рэдклифф заключил помолвку с мисс Фрэнсис Браун, дочерью фабриканта из Шеффилда; но когда в возрасте 20 лет его невеста трагически погибла от руки грабителя, художник удалился от света. По слухам, в момент ее гибели он работал над шедевром; однако ни самой картины, ни каких-либо предварительных набросков так и не нашли. Рэдклифф утонул у южного побережья Португалии в 1881 году, тело было перевезено в Англию для захоронения. И хотя вклад Рэдклиффа в развитие искусства в итоге оказался не таким существенным, каким он мог бы стать при иных обстоятельствах, в искусстве Англии второй половины XIX века он занимает видное место как основатель Пурпурного братства.

Пурпурное братство. Знакомое сочетание слов, причем именно в связи с работой. Элоди сделала мысленную заметку: проверить название по электронному каталогу, куда она вносила все, что касалось переписки Стрэттона. Затем перечитала последний абзац, в котором ее внимание особенно привлекли ранняя насильственная смерть Фрэнсис Браун, уход Эдварда Рэдклиффа от света и его одинокая кончина в Португалии. Ее мысль, как игла, сновала между этими тремя событиями, на живую нитку собирая их стежками причин и следствий, и они сложились вот в какой рисунок: разбитое сердце помешало талантливому молодому художнику выполнить свои блистательные ранние обещания и в корне подорвало его здоровье, приведя к полному моральному и физическому истощению.

Элоди взялась за альбом, который листала до тех пор, пока не нашла вложенную между страницами записку: «Я люблю ее, я люблю ее, я люблю ее, и если не смогу быть с ней, то наверняка сойду с ума, потому что, когда я не с ней, мне страшно…»

Неужели любовь бывает такой сильной, что ее утрата может лишить человека разума? Неужели это возможно? Тут она подумала об Алистере и покраснела – потерять его и впрямь было бы для нее очень тяжело. Но лишиться из-за этого разума? Нет, ну вот если честно: может ли она представить себя сползающей в бездну непоправимого отчаяния?

А что, если бы вдруг не стало ее? Элоди увидела своего жениха: безупречный костюм, пошитый на заказ у того же портного, который шил и для его отца; гладкое, красивое лицо, притягивающее восхищенные взгляды везде, где бы они ни появлялись; голос, согретый нотками наследственной привычки к власти. Нет, он так уверен в себе, так чисто выбрит и сдержан, что Элоди не могла представить себе его безумным ни при каких обстоятельствах. Больше того, ее отрезвила мысль о том, как безболезненно и быстро затянется брешь, пробитая ее исчезновением в его жизни. Так поверхность пруда, потревоженная брошенным камнем, через минуту становится по-прежнему гладкой.

Ничего похожего на бурные проводы матери, когда горе выражали публично, не скрывая эмоций, а страницы газет пестрели черно-белыми фото Лорен Адлер и заголовками, в которых повторялись слова: «трагедия», «блистательная» и «погасшая звезда».

Может, и Фрэнсис Браун была такой же незаурядной личностью?

И тут Элоди посетила одна мысль. Папка для документов, принадлежавшая когда-то Джеймсу Стрэттону, все еще лежала внутри сумки, а в ней была фотография.

Кто это? Фрэнсис Браун? Возраст подходящий, вряд ли это лицо могло принадлежать женщине намного старше двадцати лет.

Элоди снова загляделась на снимок, околдованная взглядом молодой женщины, его прямотой. Видимо, она прекрасно владела собой, эта незнакомка. И очень хорошо знала цену себе и своим мыслям. Именно о такой женщине пылкий молодой художник мог написать: «…если не смогу быть с ней, то наверняка сойду с ума…»

Она набрала в «Гугле» «Фрэнсис Браун» и увидела множество вариантов одного и того же портрета: молодая женщина в зеленом платье, тоже красивая, но в рамках разумного, не такая, как та, на фотографии.

Элоди ощутила приступ глухого разочарования. Знакомое чувство. Удел всех архивариусов, этих искателей сокровищ, которые погружаются в жизнь того, кто стал предметом их исследования, до самого дна, а затем методично сортируют поднятые оттуда фрагменты повседневности, восстанавливая порядок событий и вечно надеясь – вдруг среди них блеснет редкая драгоценная находка?

Конечно, это был выстрел наугад: в конце концов, мало ли почему альбом и записка оказались в одной сумке с фотографией и папкой? Их могли положить туда позже, и между ними необязательно есть связь. Сумка и альбом принадлежали Эдварду Рэдклиффу, папкой владел Джеймс Стрэттон. До сих пор никаких указаний на то, что эти двое знали друг друга, не возникало.

Элоди снова взялась за фотографию. Рамка была очень хорошего качества: стерлинговое серебро, покрытое сложным узором. Папка для документов Джеймса Стрэттона датировалась 1861 годом, поэтому казалось логичным, что снимок в ней также принадлежал ему и был приобретен после означенного года. А также – что эта женщина играла в его жизни достаточно важную роль и ее снимок представлял для него определенную ценность. Но кто же она? Тайная возлюбленная? Вряд ли: ничто в его письмах или дневниковых записях даже не намекало на присутствие в его жизни кого-нибудь в этом роде.