Софи Джордан - Ночь перед свадьбой

Когда она прижалась к нему всем телом, он ощутил лишь искру интереса, пробудившегося в нем. Невозможно было что-то чувствовать, когда его душа оставалась пустой раковиной. Если человек живет, дышит, он должен чувствовать. Но прошли годы с тех пор, когда он вообще что-то чувствовал.

– Что еще делает женщина, когда ее талия увеличивается?

Мередит стояла, положив руки на бедра, и оглядывала детскую комнату, в которой выросли несколько поколений Брукширов. Управляя Оук-Ран, она видела достаточно много родов, но теперь поняла, как мало знает о приготовлениях к появлению младенца.

– Ты меня спрашиваешь? Дорогая, я совершенно невежественна, когда дело касается младенцев. – Тетушка Элеонора оглядела детскую с выражением, чем-то похожим на смущение, и провела пальцем по краю колыбели с таким видом, как будто это было какое-то непредсказуемое животное, готовое в любую минуту укусить ее. – И слава Богу, – добавила она с содроганием и убрала свой палец с колыбели.

– Вы же практически вырастили меня, – напомнила ей Мередит, принюхиваясь к затхлому воздуху и пошире открывая окно.

– Но ты была таким развитым ребенком, так хорошо вела себя. Твой отец терпеть не мог плохого поведения. У меня было чувство, что я занимаюсь со знатной особой, а не с ребенком.

Мередит сделала гримасу от точности этого определения. Она не знала беззаботного веселого детства. Суровый облик отца гасил любое веселье. Она всю жизнь была взрослой.

Серьезной, благовоспитанной взрослой девушкой. Вероятно, было к лучшему, что ее отец не подозревал, каков окружающий его мир. Это спасало ее от его осуждения за ложь, к которой она прибегала.

Отмахиваясь от тревожных мыслей, она отошла от окна.

– Вы привыкнете к тому, что в доме будет ребенок.

– Да, – соглашаясь с ней, кивнула тетушка Элеонора. – Особенно если младенец будет нашим спасителем. Раз уж мы попали в такую беду, может быть, тебе стоит заиметь пару младенцев. Один мог бы стать дублером в случае, если что-то произойдет с оригиналом. – Она заметила задумчивый взгляд Мередит и поспешила сказать: – Извини, я только шучу.

– Эта идея, тетя, достойна внимания. Я подумаю над ней. – Она отвернулась, чтобы тетя не увидела, как она старается скрыть улыбку.

– В близнецах нет необходимости. Нам хватит и одного ребенка, – сказала, хмыкнув, тетушка Элеонора, покидая детскую.

Мередит не понравились последние слова тетки. В них звучала такая расчетливость. Хотя сначала она отнеслась к этой идее неодобрительно, Мередит постепенно привлекла мысль о появлении ребенка. Она искренне хотела полюбить этого младенца – окружить его любовью и заботой, каких она сама никогда не получала. С такими мыслями она критическим взглядом осмотрела комнату.

Проветренная, с задвинутыми занавесками, она имела вполне жилой вид. Мередит годами не обращала внимания на детскую по совершенно очевидным причинам, и сейчас она чувствовала некоторое сожаление при виде заново отполированной колыбели. К этому времени эту комнату занимали бы её дети. Большинство женщин двадцати пяти лет могли представить целый выводок ребятишек. Наклонившись, она подняла деревянную лошадку с миниатюрного детского столика. Одно ухо лошадки повисло от времени. Пальцы Мередит крепко сжали подставку.

В этот момент она призналась, что ее волнует не только необходимость сохранить средства к существованию. Она хотела ребенка, и это желание было главной причиной ее согласия с выдумкой тети. Но осуществление ее одновременно и пугало Мередит. Это означало, что ее мотивы не были полностью альтруистическими.

Стараясь вернуть себе прежнюю решимость, она прошептала: «Дело сделано. Уже ничего не изменишь». Она решительно кивнула и, поставив на стол лошадку, легким толчком привела ее в движение и, улыбаясь, смотрела, как она качается вверх и вниз.

– Послушайте, а эта комната выглядит уютной, – сказал кто-то за ее спиной.

Мередит мгновенно выпрямилась, и ее щеки вспыхнули, когда она обернулась и увидела в дверях мистера Гримли. Она быстро взяла себе на заметку, что надо прекратить думать вслух. Такая привычка теперь, когда у нее появились тайны, становилась опасной.

Поверенный семьи Брукширов приехал еще накануне, и Мередит чувствовала большое облегчение от того, что именно он, а не она, сообщит Николасу Колфилду о том, что удача изменила ему.

– Я подумала, что лучше всего подготовиться заранее. – Она обвела рукой комнату.

– Да, моя Мэри готовит гнездышко до появления на свет каждого нашего ребенка. Это называют материнским инстинктом. – Мистер Гримли с видом знающего человека раскачивался на каблуках.

– В самом деле, – пробормотала Мередит, не зная, что сказать.

– Не могу и выразить, как был бы доволен старый граф, увидев, что в этой детской снова есть малыш. Это было самым сильным его желанием.

В Мередит шевельнулось чувство вины. Брукширы перевернулись бы в своих гробах от предположения, что она будет выдавать беспризорного сироту за следующего графа. Она напомнила себе, что у Эдмунда были все возможности воспользоваться правами мужа. А он не захотел этого сделать. Она вынуждена теперь так поступить. И не только ради себя. От нее зависела судьба других.

– Послушайте, я чуть не забыл, зачем я сюда приехал. – Поверенный усмехнулся и покачал головой. – Только что приехал ваш деверь. Дворецкий провел его в гостиную, и я вызвался позвать вас.

На мгновение у Мередит замерло сердце. Так скоро? Этот фарс уже начинается.

– Ну, миледи, не надо так волноваться. – Мистер Гримли взял ее под руку и вывел из детской. – Он довольно дружелюбен, хотя, может быть, немного… жесток.

Спускаясь по лестнице, она бросила взгляд на поверенного, и у нее внезапно пересохло в горле. Жесток? Викинги были жестоки. Пираты были жестоки. Что он хотел этим сказать?

– Я уверен, что ваша новость окажется для него сюрпризом, но он воспримет ее как джентльмен. Понимаю, в это трудно поверить, но он не жаждет получить титул. Меня не удивило бы, если бы он увидел в этом своего рода избавление.

Гримли был прав. Ей действительно было трудно в это поверить. Почему Николасу Колфилду не хотелось бы иметь богатство и престиж, которые он получил бы, став графом Брукширом?

Тетушка Элеонора уже находилась в гостиной и разливала чай в любимые чашки Мередит. Мередит волновалась и старалась как можно дольше не смотреть на гостя, сначала позволяя Гримли усадить ее на диван рядом с теткой, а затем невероятно долго оправляя свои юбки. Только после этого она подняла глаза и набрала в грудь воздуха.

Мужчина, стоявший напротив нее, словно могучий дуб возвышавшийся над явно женской меблировкой, не мог быть братом Эдмунда. Этот смуглый человек с темными волосами и такими же глазами не был бледнолицым англичанином. Его загорелая кожа на высоких скулах и крепкая челюсть вызвали у нее воспоминания об испанском пирате, о котором она еще девочкой тайком читала и перечитывала в готическом романе.