Елена Арсеньева - Виновница страстей

Аглая слушала с невольным любопытством, однако на последних словах слегка улыбнулась: у Видаля была странная привычка непременно называть цену всякого удовольствия, которое он испытывал. Однажды, зимой еще, Наташа, старшая дочь графа Игнатьева и лучшая подруга Аглаи, нашла оброненное гувернером письмецо, в котором он рассказывал какому-то знакомому о российской дороговизне: «Роскошь и пышность сей страны не поддаются описанию; самое великое у нас здесь кажется бесконечно малым. Если бы я стал рассказывать тебе о здешних ценах, ты, друг мой Анри, побледнел бы от ужаса. Ограничусь лишь предметами роскоши: пара туфель хорошей работы стоит восемь рублей (один рубль равен приблизительно трем французским ливрам и десяти су); не столь изящные можно купить за пять; локоть французского драпа двадцать четыре рубля… Слышал я об ужине у самого Императора: пятьсот кувертов не знаю уж на скольких круглых столах; всевозможные вина и фрукты; наконец, все столы уставлены живыми цветами, и это здесь, в заснеженной России, и это в январе…»

Хоть чужие письма читать и неприлично, однако оно валялось на полу и как бы само просило, чтобы его прочли. К сожалению, подругам недолго привелось тешить свое любопытство! За дверью послышались шаги: похоже, Видаль хватился потерянной бумаги и воротился ее поискать. Девушки бросили письмо на пол и на цыпочках выпорхнули в другую дверь.

Вспомнив эту историю, Аглая не смогла сдержать не только улыбку, но и смешок, и Видаль насупился:

– Вам смешны мои рассказы? Или это я вам смешон?!

– Ах нет, – смутилась Аглая, которую слишком часто саму обижали, чтобы она не научилась щадить чужое самолюбие. – Я просто очень живо вообразила себе ту радостную картину, о которой вы рассказывали, ну и улыбнулась. Но скажите, отчего же вы оставили свою прекрасную Францию и отправились в чужую и нелюбимую вами страну… вы ведь не любите Россию, я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – вздохнул Видаль, – однако среди русских есть некоторые персоны, к которым я отношусь с уважением и даже… – Он сделал было многозначительную паузу, однако перехватил неприязненный взгляд Аглаи и поспешно заговорил о другом: – А уехал я из Франции потому, что жить мне там было решительно не на что. Видите ли, моя семья во время Революции [13] Имеется в виду так называемая Великая французская революция 1789–1799 гг. бежала в Англию, потом вернулась, но в число амнистированных Наполеоном не попала. Собственность наша была конфискована, никаких источников дохода мы не имели. Родители умерли. Старший брат пошел в военную службу и вскоре погиб. Я остался один. Хотел стать учителем, но это презираемая профессия в моей стране. Этим трудом учителя во Франции ничего не заработаешь, если не попадешь в наставники к первым лицам государства – таким же парвеню [14] Parvenu – выскочка ( франц. ). , как и сам Бонапарт. А далекая неведомая Россия казалась усыпанной не только снегом, но и серебром, а то и золотом. Многие из нас отправлялись в вашу страну на поиски удачи.

«Вернее, наживы», – подумала Аглая, но, конечно, промолчала.

– Беда только в том, – вздохнул Видаль, – что я не нашел здесь того, что искал. Меня никто не только не любит, но и не уважает. Я в России чужой!

– Позвольте, – так и вскинулась Аглая, – но вы служите в доме графа Игнатьева! Чем же это плохо?!

– Да тем, что и в России профессия гувернера и домашнего учителя столь же презираема, как во Франции! – зло хохотнул Видаль. – Хозяин смотрит на гувернера как на слугу, в лучшем случае считает его первым из своих слуг. Слово «учитель» для него почти то же, что «дядька-холоп», для которого «мусью», – Видаль произнес это слово с непередаваемой горечью, – тоже враг и соперник. Мне приходилось по воле графа быть парикмахером, метрдотелем, поваром, заменяя заболевших слуг… И хозяин еще жалуется на неуспехи своего сына! Но какие могут быть успехи, если с тем, на кого возложено воспитание юного графа, обращаются неуважительно? Меня как встретили с недоверием и презрением, так и продолжают презирать и смотреть на меня с опаской!

– Да разве вы первый из французских гувернеров в России? – попыталась успокоить Видаля Аглая. – На нас обрушилась туча иностранцев разнообразнейших мастей, большая часть которых, заимев неприятности со своей полицией, отправилась в нашу страну, чтобы спастись от преследования, но при этом не переменили своей сути. Русские знатные персоны обнаружили в своих домах дезертиров, банкрутов, развратников, которым, в силу излишнего доверия русских к иноземцам, было препоручено воспитание юношей из весьма видных семей… Вот и на вас волей-неволей пала тень этих des français déméritants [15] Недостойных французов ( франц. ). …

– Ха! – возмутился Видаль. – Да благодаря водворению французов в русских знатных семействах состояние крепостных улучшилось; с рабами начали обращаться снисходительнее, научились видеть в них людей… Возлияния Бахусу весьма уменьшились. Беседы дворянские начали оканчиваться без поединка на кулаках, а приличными дуэлями. Да мало ли! Не зря ваша императрица Елизавета Петровна говорила, что без Франции Россия впала бы в совершенное ничтожество!

– Что за чушь вы несете?! – вскочила Аглая. – Да как вы смеете?!. Чтобы русская императрица, дочь Петра Великого, сказала такое… Никогда в жизни не поверю в это! Вы нарочно так говорите, чтобы оскорбить и меня, и всех русских! Вы жаловались, что вы здесь чужой, что вас не полюбили – да как же полюбить того, кто обуреваем такой брезгливостью к России, таким презрением к ее жителям?!

Тут Аглая спохватилась, что свалившийся клубок закатился невесть куда, и проворно опустилась на колени, чтобы его отыскать.

В то же мгновение Видаль оказался стоящим на коленях рядом с ней. Лицо его – набрякшее, побагровевшее, с жутким выражением неутоленной алчности – близко придвинулось к ее лицу, а руки сжали ее плечи.

– Аглаэ! – простонал Видаль. – Да мне наплевать на всех! Да, я ненавижу и презираю всех на свете – кроме вас! Неужели вы не понимаете, что лишь только вы нужны мне, только о вашей любви я мечтаю? Ведь и вы чужая в этом доме, вас так же, как Илью Капитонова, держат здесь из милости и могут выгнать в любое мгновение. Думаете, на вас взглянет кто-нибудь из этих важных господ, которые мечтают о руке молодой графини Игнатьевой, вашей подруги? Или вы рассчитываете на ее покровительство? Ну да, она выйдет замуж, а вас превратит в няньку для своих детей. Или в монастырь пойдете? Но я вижу, что монастырь не для вас, я чувствую, сколько в вас страсти! Позвольте мне, мне оказать вам свое покровительство… я смогу дать вам счастье, у меня есть деньги, много денег, только об этом никто не знает… будьте моей, умоляю!