Людмила Гордеева - Иоанн III Великий. Книга 2. Часть 3

Вечером отправились новгородские послы с дарами к братьям великокняжеским. Молили о помощи и содействии. Затем снова всю ночь совещались в тесной монашеской келье, в которую поместил их всех вместе игумен Троицкий, – остальное все было забито до отказа. Совещались, как быть дальше, чем умилостивить Иоанна, гадали, чего он от них хочет. Решили, что в первую очередь ждет он подтверждения, будто действительно посылали они в Москву от имени Новгорода и покойного Захара Овина, и сбежавшего куда-то Назара Подвойского с признанием его своим государем.

Согласиться на это значило взять на себя вину во лжи, в лицемерии, обелить Иоанна, оправдать весь его военный поход, всю его неправду. Не соглашаться, стало быть, продолжать кровопролитие, гибнуть всем народом от оружия, голода и болезней. Что же делать? «Признаем, коли он того желает, делать нечего!»

Наутро принял их Иоанн в присутствии всех своих трех братьев и бояр. Краснея и бледнея, запинаясь, владыка новгородский Феофил, низко поклонившись, поднял глаза свои на узурпатора:

– Государь, – молвил он, волнуясь, – мы виноватые, ожидаем твоей милости; признаем истину посольства Назарьева и дьяка Захарии. Но какую власть желаешь иметь над нами?

Иоанн, чье лицо подобрело было при согласии новгородцев взять на себя вину за конфликт, вновь помрачнел от их упорства.

– Хорошо знаете вы, какой власти я желаю, – жестко ответил он, окатывая их холодным взглядом. – Я доволен, что вы признаете свою вину и сами на себя свидетельствуете в обмане. Спрашиваете, какой власти я хочу у вас? Хочу властвовать в Новгороде так же, как и в Москве.

Просители вновь следом за Феофилом низко поклонились. Они готовы были ко всему, ко многим ограничениям своей вольности, к уступкам, к большим выплатам денег, готовы были расстаться даже с частью своих владений, но только не к этому полному искоренению своей самостоятельности. Распрямившись и глядя на Иоанна, владыка молвил грустно:

– О том мы должны с городом посоветоваться, мы не вправе сами решать.

– Советуйтесь, – отрезал сердито Иоанн. – Жду вас для решительного ответа через два дня на третий здесь же, у Троицы. А не надумаете – больше с вами толковать не стану.

За те два дня, что владыка с посольством отсутствовали в городе, положение там резко ухудшилось: начался мор. Люди замертво падали прямо на улицах, поднималась паника. Вече решили не собирать, чтобы не распространять заразу, а обсудить все на совете у Феофила, куда пригласили представителей всех пяти концов и всех сословий.

6 декабря с утра делегаты начали стекаться в детинец, но не в Грановитую палату, а прямо во двор, к Святой Софии. На свежем воздухе было безопаснее.

Феофил вышел к народу в белоснежной мантии и белом же клобуке, на плечи его был накинут большой светлый тулуп. Остановившись на высоком крыльце храма, он дождался, пока все замолкнут, и снял со своей седой головы клобук, склонил голову перед собравшимися:

– Горе у нас великое, вольные граждане великого города. Требует государь Московский, чтобы лишились мы своей вольности, чтобы стали его отчиной, чтобы подчинились ему так же, как и Москва, как и другие его подданные. Соглашаться ли на это условие – думайте сами.

Над большой массой лучших людей города не пронесся обычный в таких случаях возглас протеста или поддержки, не раздались крики с призывами. Народ тягостно молчал. Многие уж знали от послов о требованиях Иоанна. Иного выхода, как покориться, никто не видел.

Но как голосовать за это? Как отказаться от того, чем жили деды и прадеды, и их предки, чем гордились более семи веков десятки поколений новгородцев. Как входить в жизнь новую, неизведанную? Каковы они, порядки, в низовых землях? Какие пошлины, каков суд? Не станет ли Иоанн наказывать, казнить виноватых, выгонять их из своих домов, отнимать земли, переселять? Где и как узнать все это?

– Вы хотя бы просили великого князя, чтобы выводов нам не учинял, – раздался в тишине низкий голос богатого новгородского боярина Якова Короба. – Не переселял бы нас на чужие земли. А то ведь со зла разорит…

– Правильно, – поддержал его родной брат, тоже боярин с Неревского конца Василий Казимер. – Надо молить государя, чтобы суд нам по старине оставил, чтобы не ездили мы к нему в Москву судиться, мол, сами сможем разобраться…

– Хорошо бы узнать, какие он с нас пошлины брать станет!

– И чтобы торговые дворы не закрывал – пусть иноземцы к нам по-прежнему с товарами ездят.

Феофил поднял руку – и эти редкие голоса тоже стихли.

– Сами знаете, в каком положении мы находимся. Разве можем мы сейчас Москве условия ставить? До торговых ли нам дворов, если о себе не знаем, будем ли завтра живы? Еще неделю-две продержат нас в осаде, и совсем некому будет город защищать.

– Знаем, – раздалось со всех концов на удивление тихого совета, состоящего в основном из солидных бородатых мужиков, чуть отощавших, но все еще осанистых, хорошо одетых.

– Надо все-таки точнее узнать, чего хочет от нас государь Московский, – прогудел вновь своим низким голосом Яков Короб. – Хотя ты прав, владыка, нам теперь не до торгов…

Еще день Феофил с посадниками и тысяцкими, с прочими боярами новгородскими судили-рядили, о чем просить злодея, какие условия принимать.

7 декабря прибыли послы в Троицкий монастырь. Их вновь приняли великокняжеские бояре. Государь не пожелал с ними встречаться до тех пор, пока они не согласятся на его условия, пока не договорятся с его представителями.

Изложили новгородцы те минимальные свои требования, при соблюдении которых они готовы были отдаться на полную великокняжескую волю. Слезно молили, чтобы оставили им суд по старине, чтобы выселений им из родных земель не учинили, чтобы дань бралась со всех их волостей определенная – по гривне с двух сох. Они молили не брать их людей на службу в низовские земли, поручив им оберегать самостоятельно северо-западные пределы Руси.

Бояре московские выслушали их, переглянулись и ушли на совещание к государю. Тот сидел в это время на втором этаже игуменских приемных палат, которые занимал со времени своего появления в обители. Он не был занят ничем особенным – просматривал на карте места расположения русских полков, рек, думал, что предпринять в том случае, если новгородцы начнут упираться, не примут его условий. Он уже дал задание Аристотелю проложить мост через плохо промерзшую реку Волхов под Городищем: и на случай атаки, и для устрашения сидящих в осаде. Псковичей со своими орудиями расположил поближе к крепости – в Троицком монастыре в Бискупицах, в селе Федотине. Еще он просматривал подготовленную уже для новгородцев грамоту с условиями, на которых он готов был принять от них присягу. В соседней комнате сидели два его дьяка, готовые в любой момент подправить эту грамоту, внести приемлемые изменения.