Елена Арсеньева - Тайная жена

Девушка едва доставала ему до середины груди, и Марина ощутила себя не только невзрачной, плохо одетой простушкой с тусклыми русыми волосами, но и верстой коломенской к тому же. Ей почему-то захотелось плакать…

Кстати сказать, красавица уже плакала!

– Джессика, – пробормотал Десмонд, обнимая хрупкие плечи, обтянутые сверкающим шелком. – Я не ждал увидеть тебя здесь…

Она рыдала, ничего не говоря, и деликатный Саймонс, словно заботливый пастух, погнал в дом прислугу, вовсю глазевшую на господ.

– Ты приехала встретить меня, Джессика? Как мило, – продолжал бормотать Десмонд, и Марина подумала, что никогда еще не видела его столь озадаченным.

– Джессика теперь живет у нас, – пояснил Джаспер. – Дом ее сгорел, миссис и мистер Ричардсон погибли при пожаре, ну и…

– Бог ты мой! – перебил Десмонд. – Какое несчастье! И какое счастье, что ты осталась жива! Тебя в это время не было дома?

Джессика кивнула, и это движение заставило ее прижаться к Десмонду еще крепче.

– Джессика в это время была у нас, – возвестил Джаспер, очевидно, взявший на себя роль истолкователя и переводчика невысказанного. – Они с Алистером в этот день намеревались объявить о помолвке, но примчался верховой и сообщил, что Ричардсон-холл сгорел… А назавтра погиб Алис-тер.

– Алистер… о мой Алистер! – глухо выкрикнула Джессика, с такой силой цепляясь за плечи Десмонда, что ее тонкие пальцы побелели.

– Какой кошмар! – выдохнул Десмонд. – Да, я вижу… кольцо у тебя на пальце. Фамильное кольцо леди Маккол…

Он побледнел, и в глазах его появилось такое растерянное выражение, что Марина пожалела бы его, если бы могла пожалеть этакого злодея.

– Так ты была невестой Алистера?! Я не знал. Мы всегда любили тебя как сестру… Алистер – как младшую, я – как старшую.

«Ему двадцать пять, а брату, он, помнится, обмолвился, было тридцать. Значит, ей не меньше двадцати шести – двадцати восьми. А то и больше! – с острым чувством превосходства подумала Марина, которой в сентябре должно было исполниться двадцать. – Старая дева, бедняжка. Безнадежная старая дева! И теперь ясно, почему на ней черное платье: траур».

Теперь она могла с искренним сочувствием смотреть на узкие плечики, дрожащие от рыданий под ладонями Десмонда.

– Мы любили друг друга, а потом он покинул меня! Он умер! – вдруг вскричала Джессика, отстраняясь и заламывая руки. Лицо ее было сплошь залито слезами, и все равно, даже сейчас она была такая красавица, что у Марины, знавшей, как безобразно у нее опухают веки и краснеет нос от малейшей слезинки, снова защемило сердце. На сей раз от чувства, вполне объяснимого: от зависти.

– Алистер! Мой ненаглядный Алистер! – рыдая, Джессика бросилась в дом – верно, в полном отчаянии.

И вдруг Урсула, доселе стоящая недвижимо, как статуя, заломила руки – в точности как Джессика! – и, воскликнув с тем же отчаянием:

– Брайан! Мой ненаглядный Брайан! – тоже кинулась во всю прыть в замок, но остановилась на крыльце, согнувшись, закрыв лицо руками.

Некоторое мгновение Десмонд и Джаспер тупо смотрели вслед, потом переглянулись. Десмонд шагнул было к Урсуле, но дядюшка махнул рукой, и племянник послушно остался на месте.

– Она сейчас успокоится, – шепнул Джаспер. – К этому надо привыкнуть. Утешать ее бесполезно, все проходит само.

– Она очень постарела, – едва шевеля губами, стараясь, чтобы не слышала Урсула, сказал Десмонд.

– Еще бы! – пожал плечами Джаспер. – Неудивительно! Она не может забыть Брайана, а тут смерть Алистера – и хоть не в день свадьбы, но все же накануне помолвки. Это всех потрясло.

– Да, – устало сказал Десмонд. – Теперь мне понятен несколько… э-э… взвинченный тон твоего письма. Иметь дело с двумя покинутыми невестами – представляю!

– Пока не представляешь, – покачал головой Джаспер. – Зато теперь представишь, потому что это отныне – твои заботы. Хоть за это я благодарю Бога!

Нотка с трудом сдерживаемой ярости прозвенела в его голосе, и Десмонд бросил на дядюшку острый взгляд.

– Вот даже как? Значит, все по-прежнему? – спросил он с расстановкой. – Ты ненавидел Алистера, теперь ненавидишь меня? Но ведь ни он, ни я не повинны в том, что дед завещал, чтобы после смерти моего отца Маккол-кастл перешел к его сыновьям, минуя тебя?

– Это против всех правил, – глухо пробормотал Джаспер, понурясь. – Против закона, чести, совести! Старик ненавидел меня за то, что я один осмеливался с ним спорить! Твой отец слова поперек не решался сказать, хоть и ненавидел его так же, как и я. Но он был хитер, оттого и слыл любимчиком, в то время как я…

– Ты уехал, – мягко проговорил Десмонд. – Я знаю, что ты уехал, ты путешествовал, они считали тебя погибшим. А когда ты вернулся…

– Можешь не рассказывать мне о том, что я сделал! – взвизгнул Джаспер, вскинув голову, и Марину поразила неподвижность его черт и опустошенность взора, хотя в этой тщедушной груди, чудилось, бушевали неистовые страсти. – И вообще – хватит обо мне!

– Прости, – пробормотал Десмонд. – Прости меня, я не хотел…

– Ничего, – тяжело дыша, молвил Джаспер. – Ничего, я сам виноват. А письмо мое… да, я был болен, когда писал его.

– Малярия снова? – сочувственно спросил Десмонд, и Марине показалось, что он очень жалеет этого своего странного дядюшку.

– Малярия всегда, – усмехнулся Джаспер. – Но я привык, хотя в последнее время приступ следовал за приступом. Джессика ухаживала за мной. Вообще, надо сказать, что весь дом держался на Джессике. Ну и Саймонс, конечно, стоял, как скала.

– Саймонс, о да! – вздохнул Десмонд. – Он все такой же! По-прежнему вынюхивает ведьм?

Марина, услышав такое, от неожиданности даже выронила ридикюль.

На ее невольное движение обернулись и дядя, и племянник и уставились на нее с выражением одинаковой озадаченности: будто на незваную гостью.

– Простите, сударыня, не имею чести… – нетвердо начал Джаспер.

– Боже праведный! – Десмонд звонко хлопнул себя по лбу. – Да ведь я совсем забыл! Это же моя… – Его заминка была почти неощутима, но у Марины вдруг неистово забилось сердце: сейчас он скажет: «Моя жена, леди Маккол!» Что будет?! – Моя русская кузина, племянница покойной матушки. Ее зовут мисс Бахметефф, мисс Марион Бахметефф!

Светлые брови Джаспера так и взлетели.

– Племянница Елены?! – нетвердо повторил он. – Но…

Истошный вопль перебил его – такой вопль, что все вздрогнули, будто пронзенные молнией, и резко обернулись к крыльцу.

– Элинор! О боже! Леди Элинор! – кричала Урсула, которую с трудом удерживала перепуганная Джессика. – Она явилась! Это она – во плоти!

И, оттолкнув Джессику, старая дама кинулась к Марине и рухнула перед ней на колени с тем же усердием, с каким «Марьяшка» некогда кланялась своему «доброму барину»: