Натали Питерс - Опасное наваждение

И все же, когда я держала руку Сета Гаррета, у меня в голове словно приоткрылся какой-то занавес. Я действительно видела темноволосую женщину и светловолосого мужчину. И я видела, как эта женщина умирала. А когда та картина исчезла, на ее месте появилась другая – мое собственное лицо! Потом все смыли волны крови! Плохая примета, по-настоящему плохая. В той комнате я чувствовала присутствие Смерти. Но чьей? Моей? Незнакомки?

Я была смущена и расстроена. Натянув на себя одеяло, я попыталась взять себя в руки. Верить тому, что я увидела на ладони Сета Гаррета, так же недостойно, как если бы другая цыганка нагадала мне мое будущее. Четырнадцать (или пятнадцать лет) я прожила в таборе, и за это время мне только однажды предсказали будущее, но я до сих пор не понимала, что означало это предсказание.

Это случилось в тот день, когда за мной приехал дедушка. Я попрощалась с отцом, мачехой и сводными братьями. Когда я уже собиралась уходить, то заметила в тени шатра Джанго. Джанго был моим женихом, и осенью мы должны были пожениться. Я подбежала к нему.

– Я вернусь, – пообещала я, – еще до того, как созреет пшеница. – Потом я схватила кувшин с вином и разбила его о камень. – Пусть мой череп расколется, как этот кувшин, и моя кровь прольется на землю, если я не вернусь. – Цыгане обычно не бросаются словами попусту, и мы с Джанго понимали всю серьезность моей клятвы.

Именно в этот момент откуда-то появилась старуха Урсула и оттащила меня в сторону, в тень большой березы. Я всегда побаивалась ее, так как интуитивно чувствовала, что она меня не любит. Ведь я отличалась от других: у меня золотистые, а не черные волосы, и моя мать не цыганка.

– Да, ты вернешься, – прокаркала старуха. Она держала мою руку железной хваткой, а черные глаза поблескивали на сморщенном лице, как два агата. Ее кожа была сухой и тонкой, как бумага. Никто не знал, сколько ей лет. После ее слов воцарилась такая тишина, что, казалось, птицы умолкли и ветер стих. Даже со стороны шатров не доносилось не звука. Казалось, весь мир замер и вслушивается в слова Урсулы. – Ты вернешься после того, как созреет пшеница. Ты приедешь с мужчиной, с горгио, и ты уедешь с ним опять. Его дорога станет и твоей дорогой. Ты больше уже не будешь цыганкой.

– Нет, – вскричала я пылко, – я всегда буду цыганкой!

– Молчи! – прошипела Урсула. – Ты найдешь нас, – продолжила она, – но ты больше никогда не увидишься с нами. А сейчас убирайся!

Я припустилась бегом, хотя ничего не поняла и хотела о многом еще ее спросить. Что, ради Бога, она имела в виду? Я останусь цыганкой до конца жизни, в этом я была уверена. А эта ерунда насчет того, что я не увижусь с ними, когда найду? Старуха слишком зажилась на свете, и, должно быть, у нее помутился рассудок!

Сейчас я не была в этом так уверена. Неужели старая Урсула тоже обладала даром предвидения? Она сказала, что я вернусь с горгио. Это могло означать Сета Гаррета. Я без труда заставлю его сопровождать меня до Брянска. Разумеется, цыгане уже уехали оттуда, но он не сможет бросить меня, он будет вынужден помочь мне найти мой табор. Значит, я поеду с ним до Брянска и потом буду путешествовать вместе с ним. Как раз, как предсказала Урсула. И возможно, попытка моих родственников превратить меня в горгио как раз объясняет ее слова о том, что я больше не буду цыганкой. Я, конечно, немного изменилась за то время, пока жила в Москве, но все изменения исчезнут, как только я окажусь в таборе.

Урсула говорила правду, и то, что я видела, тоже было правдой. Но откуда тогда взялся охвативший меня страх смерти? Я отчаянно надеялась, что эта часть предсказания была ошибкой.

И теперь мне надо было действовать, ведь я давным-давно обдумала план своего побега.

Я решительно сбросила одеяло и оделась, натянув на себя красную блузку с длинными рукавами и пять ярких широких юбок, одну на другую. Я набросила две шали на плечи и повязала два шарфа – один на голову, другой – на шею. Из укромного местечка под полом я достала свои цыганские браслеты. И, наконец, натянула красные сапожки из мягкой кожи – подарок дедушки. Потом завернула в одеяло свои немудрящие пожитки: маленький хрустальный шар для гаданий, богато украшенную уздечку, которую подарил дедушка, когда я вылечила его лошадь, и маленькую икону, принадлежавшую матери.

Все было готово. Сейчас я больше не сомневалась, что этому Сету Гаррету судьбой предназначено доставить меня в мой табор. Я покину дом на рассвете, с ним или без него. С этой мыслью я спустилась вниз, чтобы посмотреть, что можно украсть.

Я знала, что дядя хранит шкатулку с деньгами в своем кабинете рядом со столовой. Шкатулка, разумеется, заперта на ключ, но это меня не беспокоило. Я всегда хорошо обходилась подручными средствами, например, шпильками, а до рассвета оставалось еще достаточно времени.

Дверь в кабинет тоже была заперта, но мне потребовалось всего две минуты, чтобы открыть ее. Я раздвинула занавески, чтобы было посветлее, так как не рискнула зажечь свечи. Огромный стол Алексея занимал почти всю комнату. Все ящики были не заперты за исключением одного. Пара движений шпилькой, и вот я уже смотрю на его содержимое – отделанный металлом ящичек, закрытый на большой, размером с мой кулак, навесной замок.

Я осуждающе покачала головой.

– Так много беспокойства, так много замков, – тихонько заметила я. – Этот человек никому не доверяет.

Замок был крепкий, но я отличалась терпением. Я возилась с моими незатейливыми инструментами, одновременно прислушиваясь к посторонним звукам. Клик! Наконец-то замок поддался, уступив моим стараниям. Я поспешно открыла крышку, и мое сердце болезненно сжалось. Шкатулка была пуста. Но, подождите, в углу лежал маленький, завернутый в коричневую бумагу сверток. Я должна была догадаться, что такой отчаянный игрок, как Алексей, едва ли будет держать в доме деньги. В свертке оказался браслет, которого я никогда прежде не видела на тете. Я взяла его в руку, и он заблестел мягким, приглушенным светом. Я слышала, что бывают такие камни, как бриллианты, но до этого никогда их не видела. Они были холодными, твердыми, но красивыми. Я положила браслет к себе в карман, закрыла шкатулку и снова заперла ее.

– Цыганская воровка.

Кровь застыла в моих жилах. С порога на меня смотрел Алексей.

– Ошибаешься, Алексей Николаевич, – быстро проговорила я. – Я нашла эту шкатулку на полу – должно быть, ее обронил вор. Посмотри, ее даже не открывали! Вор, наверное, услышал мои шаги и испугался…

– Лгунья, – прорычал он и двинулся вперед. Я слегка отошла в сторону, надеясь добежать до двери. – Маленькая цыганская мерзавка. Наконец-то я тебе поймал! Меня оправдают, если я убью тебя, и рядом нет никого, кто бы мог вмешаться.