Елена Арсеньева - Любовные чары

– Милый, ты забыл, где находишься? – похлопал его по плечу Олег. – Ну какая тут полиция? К тому же убитый явно крепостной.

– А если твой кучер проговорится: мол, я заблудился где-то тут в то время, когда приключилось убийство? И кто-нибудь свяжет концы с концами?

– Россия, брат, тебе не Англия, – ласково, будто несмышленому ребенку, сказал Олег. – У нас закон – царская да господская воля. Даже если Клим спьяну скажет, что видел, как ты мужика пристукнул, то против его слова будет мое, слово дворянина, а оно вдесятеро стоит.

В словах Олега было столько уверенности, что Десмонд понял: бояться ему нечего. Можно было уезжать. Олег, ободряюще похлопав его по плечу, двинулся к возку. Десмонд поплелся за ним, то и дело оглядываясь. Вдруг представилось, как она очнется… Решит, что любовник ей привиделся, а тот, кто валяется рядом, взял ее силой. А в отместку она его…

Олег оглянулся. Усмехнулся:

– Девку жалко? Ну, грехом с нею спознался, грехом и расстался.

– Она ведь подумает, что сама того негодяя прикончила, – убитым голосом сказал Десмонд.

– Ничего, он получил за дело, – бодрясь отозвался Олег. – Надо надеяться, очнется девка скоро, и у нее хватит ума убежать да язык за зубами держать, что бы она ни подумала. Небось спишут на какого-нибудь лихого человека. Мало ли их по лесам здешним бродит! Скажи, Клим, – обернулся он к кучеру, – мы на чьих землях сейчас?

Клим напряженно растянул губы в улыбке, и Олег расхохотался, сообразив, что, забывшись, продолжал говорить по-английски. Повторил вопрос – и Десмонд увидел, как вдруг помрачнело лицо неунывающего кузена.

– Что такое? Ну, что он тебе сказал?

– Да так, пустое! – отмахнулся Олег и полез в возок.

– Что тебе кучер сказал? – резко повторил вопрос Десмонд и, увидев, как вильнули в сторону глаза кузена, пригрозил: – Клянусь, не переведешь его слова – с места не сойду, пока не узнаю, в чем дело!

– Никакого дела и нет, – пожал плечами Олег. – Просто Клим сказал, что земли бахметевские, а я Бахметевых на дух не переношу.

– За что ты их не переносишь? – не унимался Десмонд.

– Ну, сам граф Бахметев, покойный, был человек отменных качеств, о нем никто никогда слова недоброго не сказал. Но сейчас здесь всем заправляет его младший брат, а он в семье – паршивая овца. Имение-то унаследовала дочь Бахметева, но в права через какое-то время вступит. Так знаешь, что говорят по соседству? Мол, не доживет Марина Дмитриевна до того возрасту, непременно ее дядюшка изведет, чтобы самому заграбастать наследство. Всем известно, в каком черном теле он племянницу держит. Девка на выданье, однако ж на балы или в гости ее не вывозят, и сам барин у себя никого не принимает. Скуп, как… – Олег махнул рукой. – И слухи идут по губернии о его бесчинствах над крепостными. Женат он на самом уродливом создании в мире, да и сам жуткий урод. Женщин и девок запирает в свой гарем. А прислуживает ему любимчик его, палач домашний, Герасим.

– Герасим? – задумчиво повторил Десмонд. – А не знает ли Клим, каков он собою? Не таков ли – кряжистый, широкоплечий, руки чуть не до земли висят, черная борода и маленькая голова? Ну-ка, расспроси кучера.

Олег послушался – и через несколько слов всплеснул руками:

– Ну истинный портрет! Именно таков и есть Герасим, как ты описал.

– Значит, его я и убил… – медленно проговорил Десмонд.

Огромная тяжесть налегла ему на сердце. Нет, не призрак убитого явился ему – судя по всему, тот был негодяй отъявленный, смерть коего будет для его жертв радостью. Но… кого сочтут убийцею, вот в чем вопрос!

– Да не тревожься ты так, – Олег заглянул кузену в лицо. – Может, успеет она убежать, прежде чем их с Герасимом обнаружат.

– А что проку? – в отчаянии воскликнул Десмонд. – Ты не знаешь женщин? Кто из них сможет держать язык за зубами? Она непременно проболтается какой-нибудь подружке, та – другой подружке… Ей же смерть грозит!

– Эка ты напридумывал страстей! – пожал плечами Олег. – Главное, чтоб очнулась девка вовремя, а уж там, чай, сообразит язык прикусить.

Десмонд нервно схватил ком снега, растер им лицо. Снег мигом обратился в воду. Да и сердце его горело, ныло от непонятной тревоги. Хотя… Ну что ему в той незнакомке? Губы у нее были сладкими, как вишни… Ну и что?

– В обмороке она глубоком! – вскричал Десмонд, обращая на Олега столь сердитый взгляд, словно тот был виновен в случившемся. – Я видел такое, знаю – сутки пребывать в нем можно, а то и больше. Нет, найдут их рядом, и ее обвинят в убийстве. Эх, если б увезти ее, спрятать… – Он с мольбой сжал руку Олега. – Позволь забрать ее в Чердынцево. Я в долгу не останусь!

Лицо Олега вспыхнуло было оживлением, да тут же и погасло.

– Пустое говоришь. Для тебя я и не на такое бы решился, но… Ведь сейчас только кажется, что в мире нет ничего более, – потыкал он рукой в снежные стены, подступившие со всех сторон. – А ведь до Чердынцева отсюда рукой подать. Ну куда беглой деваться? Только к нам. А там непременно кто-то увидит да проболтается. Бывало уже такое. Ничего не вышло, кроме свар да штрафов нам. Бедняг хватали да в колодки, на дыбу, под кнут…

Судорога прошла по лицу Десмонда, и Олег подивился чувствительности, вдруг проснувшейся в прежде надменном и сдержанном кузене. Эк его разобрало! Или и впрямь девка хороша, словно Елена Троянская? Жаль, конечно, что так вышло.

– И в петербургском доме ее не скроешь. Непременно пришлось бы объясняться с батюшкой, а он в ярость придет: мол, соседское добро украли.

– Но человеколюбие… – взвился было Десмонд. Да и сник: не много в нем самом пребывало человеколюбия, когда одним ударом пришиб мужика. А ведь тот повинен был лишь в том, что не совладал с похотью… как и он сам. Мужик не успел свои нечистые помыслы осуществить, а он успел. Еще как успел! Нет у него права ни просить, ни требовать. Сам кашу заварил, как говорят русские, – сам и расхлебывай.

– Беглые у нас как делают… – размышлял вслух Олег. – На Дон, в Малороссию, за Урал скрываются. Там просторы вольные – ищи-свищи! Но не везти же ее за Урал…

– Нет, конечно, – твердо сказал Десмонд. – Не на Урал, а… в Англию. Я ее увезу. Тебя прошу об одном: отцу ничего не сказывай, но помоги выправить бумаги.

…В Чердынцеве они остановились ровно на столько, сколько требовалось времени, чтобы сменить лошадей да положить припас на дорогу, и снова пустились в путь, к Петербургу. На облучке взмахивал кнутом Клим. Рот у него был так стиснут, словно зашит накрепко: ведь за молчание барин обещал отдать ему в жены Глашу, дочь старосты Лукьяна, по которой Клим давно и безнадежно сох. Девка тоже была бы не прочь, да родителям ее Клим не глянулся. Ничего, теперь глянется, ежели сам молодой граф сватом придет! Клим готов был не только рот зашить, но и язык себе откусить. Он бы не дрогнув поклялся перед иконами, что не видел, как молодой граф и его родственник-иноземец приволокли откуда-то из метели нечто, закутанное в тулуп так плотно, что только русая коса до земли свешивалась. Клим нарочно тогда отвернулся. Подумаешь, беда! Дело молодое, холостое, обычное!