Морган Лливелин - Дочь Голубых гор

Кажак объяснил, что скифы находят свой путь по рекам так же уверенно, как кельты определяют нужное направление по зарубкам на деревьях.

Эпона намерена была хранить угрюмое молчание неопределенное время, но в ее жилах текла кельтская кровь, и она привыкла к постоянным разговорам. Она скучала в обществе скупых на слова скифов, и в конце концов она все же спросила Кажака:

– Куда течет Дунай… Дуна? Куда она впадает?

– Дуна впадает в море нашего народа, в Черное море, – ответил Кажак. Он говорил с такой же гордостью, с какой греки хвастаются окружающими их родину, которую они считают центром мира, знаменитыми голубыми морями. – Дуна течет восток, потом юг, потом опять восток, к морю. Мать рек очень мудра, возвращается к восходящему солнцу. Кельты не знают о Дуне? Глупые люди. Дуна – самая важная река во весь мир.

Эпона так и запылала прежним гневом. Этот дикарь, этот жестокий убийца, который без всякой на то причины уничтожал людей ее народа, осмеливается называть кельтов глупцами. Сжав кулаки и сдерживая рвущийся наружу поток яростных слов, она шла рядом с конем, который, хорошо чувствуя ее настроение, закатил глаза и отбежал от нее.

Ее настроение чувствовал и Кажак, но он не обращал на него никакого внимания. Ведь она только женщина.

Долгого молчания, однако, не выдержал и сам Кажак. Ему очень понравилось выставлять напоказ свои знания тех мест, мимо которых они проезжали. Зачем же отказывать себе в этом удовольствии? Не для того ли и созданы женщины, чтобы быть восторженными слушательницами мужчин?

Он махнул рукой куда-то в сторону юга.

– В той стороне, долго-долго ехать, лежит Иллирия, – сообщил он во всеуслышание.

Иллирия! Эпона тотчас же вспомнила, с каким увлечением слушала ее мать рассказы об Иллирии, о ее шелках, о ее великолепии, о сокровищах, которые привозят в ее города из всех уголков земли.

Кажак продолжал говорить не умолкая.

– Почти вся Иллирия – горы, горы. Люди крепкие, как дубленая кожа. Но к югу они становятся мягче. Горожане. – Он презрительно сплюнул, стараясь не попасть в Эпону. Она не заметила этого небольшого проявления учтивости.

– Еще много-много дней езды на юго-восток, – сказал Кажак, – находится Моэзия, Фракия. Интересные места. Травянистые равнины, болота, красный цветок, называется мак, быстро усыпляющий людей, река роз…

– Река роз? – не сдержавшись, спросила Эпона.

Кажак помотал головой, Эпона уже знала, что среди скифов это жест согласия, тогда как кивок означал отрицание.

– Марица, [6]река роз. Там есть долина роз. Вся в цветах. Фракийцы выжимают масло из лепестков, поют о розах, масле, солнце, войне, еде, поют обо всем, что видят и что делают, эти фракийцы. Очень шумный народ.

В его голосе зазвучали шутливые нотки. Он даже не потрудился посмотреть, слушает ли его Эпона. Она ничего не говорит, значит, слушает; женщины могут или слушать, или говорить. Они просто не умеют спокойно размышлять.

– Когда Кажак был мальчик, – продолжал он, – ездил с Колексесом и братьями за фракийскими жеребцами для наших стад. Их жеребцы бегают быстрее ветер, но у них большие, как у волов, головы. Есть хорошие женщины, красивые. – Он улыбнулся, что-то вспомнив. – Но южные женщины портятся очень скоро, как яйцо на солнце, – добавил он, и улыбка сбежала с его лица.

Эпона не удостаивала его ответом.

Взглянув на нее, Кажак заметил ее сердито поджатые губы.

– В стране фракийцев много меди, – сказал он примирительно. – Они добывают медь в долине Дуны больше поколений, чем волос у тебя на голове. Строят города, производят бронзу. Обрабатывают железо, делают кое-что для упряжь, кое-какое оружие, но не такие большие мечи, как кельтские. Никто не умеет обрабатывать железо так, как кельты. Твой кузнец, твое племя – люди очень толковые, с головами на плечах. И очень сильные.

«Что он, – подумала Эпона, – решил умаслить ее своими неуклюжими похвалами? Ничего не выйдет». Она плотнее сжала зубы и устремила взгляд вперед; холмы постепенно уступали место далекой равнине, казалось, это сама Мать-Земля раскрывает им свои объятия.

Неужели это и есть Море Травы? Конечно, нет; хотя и кажется, будто они путешествуют бесконечно долгое время.

Кажак продолжал свой монолог, надеясь, что она не только слушает, но и ценит его усилия. Мужчины ничего не обязаны обсуждать с женщинами; она должна чувствовать себя польщенной, что он разговаривает с ней.

– Во Фракии много племен, и все разные, непохожие друг на друга, – сказал он. – И живут все отдельно. Горные люди, равнинные люди, болотные люди. Каждое племя гордится собой, считает другие, – он помедлил, ища нужное слово, – низшими. Но в южных странах жарко, слишком много солнца, думает Кажак. Люди вытворяют там смешные вещи. Очень смешные, – повторил он.

Против своей воли, она была заинтересована.

– Какие смешные вещи?

К этому времени молчание стало невыносимым бременем; любопытство постепенно подтачивало ее сдержанность.

– Некоторые племена во Фракии не едят мясо, – объяснил Кажак. – Совсем никакое мясо, даже баранину и козлятину. Питаются корнями, молоком, сыром, медом. Мужчины у них ведут себя как женщины. Не обучаются воинскому делу, не сражаются. Только и говорят, что о мире, мире, мире, а мускулы у них вялые и дряблые. Растят розы, поют песни. Слабые люди. Когда-нибудь нагрянет сильная буря и будет разметать их всех, как листья.

– А мне кажется, что они живут вполне счастливо, – не преминула заметить Эпона.

– Счастливо? Зачем такое счастье? Их дети умрут от голода или их убьют, ведь они не умеют сражаться. Все должны уметь сражаться. Не на живот, а на смерть. Все живые существа знают это, и только смешные фракийцы думают, что могут прожить мирно. – Его голос был полон презрения.

– Есть много кротких существ, которые никогда не сражаются, – попробовала было возразить Эпона, но Кажак взмахом руки отмел ее возражение.

– Все сражаются. Маленькие птички сражаются за еду, за свое гнездо. Кролики такие нежные, такие ласковые. А как они дерутся лапками, как рвут друг друга за крольчиху. Она всегда достается самому сильному, у них рождаются сильные крольчата. И это правильно. Так должно быть. Сильные живут, слабые умирают.

« Он прав », – сказал внутренний голос

– В лошадиных стадах мы позволяем молодым жеребчикам сражаться между собой. Победители покрывают всех кобыл, а побежденных мы холостим, – продолжал Кажак. – Так мы выращиваем сильных лошадей. Вот увидишь.

– Ты рассказывал мне о смешных обычаях фракийских племен, – напомнила Эпона, обуреваемая желанием знать больше.

– Да, некоторые племена – те, что посильнее, где есть и воины и оружие, – так общаются со своим Богом. Бросают на копья какого-нибудь знатного человека. Если он умирает, они говорят, что Бог возлюбил его. Если остается жив, говорят, что он плохой человек и уже не знатный. И так плохо, и так плохо. Позор. Когда слишком жарко, то люди становятся мягкими, вот и люди поступают по-смешному.