Персия Вулли - Гвиневера: Королева Летних Звезд

Присутствие бретонца тоже вселяло уверенность. Его бы здесь не было, если бы Артуру угрожала опасность. Чтобы убедиться, действительно ли он здесь, я провела пальцами по его руке, ощутив крепость мускулов и мягкость волос. Вздохнув, я склонила голову к нему на грудь и вдруг застонала, почувствовав внезапную острую боль в спине.

– Бригит говорит, что тебе нужно лежать спокойно, – увещевал Ланс, опуская меня на подушки, – опасность заражения еще не миновала.

– Бригит? Так где мы?

– В монастыре. Я привез тебя сюда, потому что она искусный лекарь. Скоро приедут Лавиния и Нимю.

Он помолчал, а я слабо улыбнулась, довольная, что соберутся дорогие мне друзья. Мне не приходило в голову спросить, почему я должна лечиться.

– Я обещал сказать Бригит, когда ты придешь в себя, – продолжал Ланс. – Она будет бесконечно счастлива.

Я смотрела, как уходит бретонец, испытывая пьянящее чувство свободы, которое приходит после долгой болезни, когда ты знаешь, что будешь жить, но на тебя еще не навалились ежедневные заботы. И все же мое жизнерадостное настроение было отравлено чем-то… чем-то ужасным и вызывающим отвращение, что таилось за пределами моего понимания и угрожало мне. Отвернувшись к стене, я молилась, чтобы скорее пришла Бригит, потому что мне не хотелось одной встречаться с этой опасностью.

Наверное, сон снова пришел ко мне, потому что, когда я открыла глаза, Бригит сидела рядом и молча возносила свои вечерние молитвы. Я тихо наблюдала за ней, восхищаясь самообладанием и ласковой умиротворенностью, исходившей от нее. Мне всегда хотелось, чтобы она вышла замуж за Бедивера, стала матерью, но я не могла отрицать, что, находясь в монастыре, Бригит выглядела счастливой.

– Значит, ты сделала правильный выбор? – спросила я, когда девушка посмотрела на меня.

– Да, – она ласково улыбнулась мне, поправила выбившуюся прядь волос и села около кровати. – Принять как неизбежное свою судьбу – это значит наполовину выиграть сражение… Как ты себя чувствуешь?

Мы снова оказались в нашей старой жизни, когда добродушно подтрунивали друг над другом и делились секретами, как будто никогда не расставались. Бригит откинула одеяла и, когда я повернулась на бок, стала осматривать мою спину и спрашивать, где болит.

– Больно, но не очень. Что случилось, Бригит? Почему я здесь? Я не могу вспомнить, что произошло.

– Ты была очень тяжело больна… мы боялись, что потеряем тебя. Такое случается после изнасилования.

Слово повисло в воздухе, дрожа, как стрела, только что попавшая в цель. Я замерла, когда полузабытые страхи превратились в реальность.

– Маэлгон… этот мерзавец Маэлгон, – простонала я, чувствуя отвращение при воспоминании о нем. – О боже, а что случилось с Грифлетом? Он жив? А мои фрейлины?

Бригит торопливо положила руку мне на плечо.

– Ланс говорит, что Грифлет жив и никто не пострадал. Разбойникам была нужна ты.

– Грифлет предупреждал меня… боги свидетели, ему не хотелось, чтобы мы уезжали из дома. – Мной овладел ужас, когда у меня в голове стали проноситься картины похищения и изнасилования.

Мой голос был глухим, а произносимые слова не имели никакого смысла, они казались далеким, бесстрастным изложением того, что ко мне не имело никакого отношения. – Мне не нужно было пытаться перехитрить Маэлгона. Если бы я была… поразумней, не вела бы себя так вызывающе. Мне нужно было следить за своими словами…

Я вспомнила эту ужасную встречу с моим кузеном, хотя мне хотелось забыть ее навсегда. Я подробно рассказывала, что случилось, а Бригит молча слушала, понимая, вероятно, что, для того, чтобы я смогла спокойно жить снова, мне нужно освободиться от воспоминаний.

Ночью звонили колокола к службе, но Бригит оставалась со мной, слушая, рассказывая, иногда просто держа мою руку, когда я начинала вспоминать то, что случилось. К рассвету я лежала измученная, истерзанная воспоминаниями, и мне хотелось спать. Мне предстояло долго лечиться, но начало выздоровлению уже было положено.

На следующее утро торжественно прибыла Винни, которую привезли в паланкине Игрейны. Маленькая римлянка ворвалась ко мне и сразу же потребовала, чтобы ей дали комнату рядом с моей. Ланс, который занимал ее прежде, уступил ее, и моя старая наставница начала хлопотать, как будто я была ребенком, за которого она несла ответственность.

Винни не упускала ничего. Монастырская послушница была послана на ближайшую ферму, чтобы договориться о ежедневной порции куриного супа, который должен был стать добавкой к скромной монастырской пище. Усердно молясь, Винни заменила пучок трав, привязанный кем-то к ножке кровати, на чашу со святой водой, которой она окропляла меня трижды в день. Винни суетилась вокруг меня, как малиновка, пытающаяся выкормить кукушонка. Приезд Нимю был столь же тихим, сколь шумным был приезд Винни. Она просто вошла в мою келью однажды утром, когда все монахини были на мессе. Ланс оставил нас вдвоем.

– Как в старые дни, – заметила я, осторожно садясь, чтобы обнять ее. – Помнишь дни в Саруме перед свадьбой? – Чародейка улыбнулась, но сказала, что долго оставаться со мной не сможет.

– Артур послал меня удостовериться, что ты полностью выздоровела, прежде чем просить тебя приехать. Я и сама хотела посмотреть, что с тобой. По словам Бригит, о тебе прекрасно заботились, и ты быстро поправляешься.

Я кивнула. Значит, Артур знает, что случилось. Меня тронула его забота.

Нимю пристально смотрела на меня, пока я поправляла одежду. Она объявила, что я почти здорова, кровотечение и гнойные выделения прекратились, боль скоро пройдет. Ничего нового я не услышала, но она продолжала внимательно рассматривать меня, я спокойно взглянула на нее и спросила, что еще она может сказать. Волшебница взяла обе мои руки и, глядя мне прямо в глаза, проговорила.

– Гвен, заражение, которое было у тебя, не убивает женщину, но оно делает ее бесплодной. Ты не сможешь забеременеть снова.

Слова показались мне ударом тупого меча, удар которого болезнен, но незаметен внешне. Я переводила взгляд с одного угла комнаты на другой, но ничего не видела, а голос мой, казалось, совсем пропал.

– Ты уверена? – прошептала я.

– Нет, – ответила она, глядя на свои руки, – в таких случаях нельзя быть полностью уверенным. Я могу просто сказать тебе о том, что случалось раньше.

Оцепенение, охватившее меня, стало постепенно ослабевать, и на смену ему неожиданно пришли страх и гнев. Страх перед Маэлгоном, а гнев – оттого, что сейчас, когда снова укрепилась надежда, что я смогу стать матерью, по злой иронии судьбы я получила этот окончательный приговор. У людей есть причины ожесточиться против богов.

– Это знает Артур? – спросила я, стараясь не зарыдать.