Персия Вулли - Гвиневера: Королева Летних Звезд

– Он мог бы выбрать любую из множества женщин, – размышляла я. – Они вьются вокруг него, почти как вокруг тебя.

– О, иногда то, что легко достается, оказывается совсем не тем, что нужно тебе, – произнес бретонец.

Капризы человеческой натуры заставили меня рассмеяться.

– Может быть, его просто потрясает красота Изольды.

– Может быть, – согласился Ланс. – Некоторые мужчины не понимают, что настоящая красота человека в его душе.

Я быстро взглянула на него, не понимая, действительно ли он оставался глух к красоте таких женщин, как Изольда и Элейна, и заметила, что он наблюдает за мной, старательно пряча улыбку.

– А ты, конечно, не знаешь? – как-то непонятно спросил он.

– А что мне нужно знать?

– Как ты прекрасна.

Я замерла на ходу. Мне показалось, что он меня дразнит.

– Подумай только, Цезарь, она не знает, как красиво солнце играет в ее волосах, как бела и изящна ее шея, словно шея лебедя…

Его тон был беспечным и игривым, как будто он разговаривал с собакой, и румянец, сначала вспыхнувший на моем лице, теперь пропал, когда я поняла, что он не собирается обращаться прямо ко мне.

– Она не знает, как изящно ее тело, оно как березка, качающаяся над ручьем. Даже ножки у нее изумительные, они так твердо ступают по земле, и, хотя я мог смотреть на нее часами, я никогда не уставал следить за сменой ее настроений. И что поразительно, она совершенно не замечает этого.

– И решительно намерена не забывать, что каждый из нас имеет свои обязательства перед Артуром, – твердо заявила я, адресуя мой ответ Цезарю и поглаживая его голову.

Волкодав стоял между нами, очень довольный, что оказался в центре внимания.

– Ты даже не смотришь на нее. – Ланс ласково потрепал ухо собаки, – Ты должен передать ей, что я не позволю, чтобы мы совершили какой-то поступок, который может обидеть короля… Ну, может быть, только посмеемся немного… Как прекрасно видеть красоту и знать, что есть кто-то еще, кто тоже видит ее… смотреть с доверием друг на друга и на Артура… это не значит вести себя предательски или лгать.

Я безмолвно смотрела, как Ланс берет мою руку, и так мы и стояли, держась за руки и глядя друг другу прямо в глаза.

– Ты видишь, это совсем не страшно, правда? – спросил он, улыбаясь.

Мне захотелось весело смеяться, внутри у меня все звенело от радости, которая рвалась наружу, хотелось петь и танцевать. Я понятия не имела, откуда появилась эта радость, точно так же, как не знала, куда ушла давящая тяжесть… или, может быть, она превратилась в прекрасный неудержимый поток любви и счастья, захлестнувший меня.

– Ты прав, это не так страшно.

Вот так мы произнесли свои клятвы: обещание без страха делить друг с другом радости этого волшебного лета, оставаясь верными Артуру.

После этого дни окрасились в радужные цвета, а ночи наполнились звездами. Никогда я не видела столько цветов, не напевала столько мелодий, не смеялась так много, наслаждаясь жизнью.

Весь мир ожил. Влюбленные, стражники у дома и фрейлины – все делили счастье той поры. Я не могу сказать, все ли поддались этому волшебству, или так казалось только мне, но стали такими интересными и живыми, что это превзошло все мои ожидания.

Мы мчимся по берегу на лошадях, мы смеемся и шутим, когда лошадь заносит Грифлета в прибой. Мы смотрим, как прогорает пламя в очаге и угли становятся цвета расплавленного золота, и, вспоминая детские фантазии, мы ищем в них изображение замков и башен, драконов и других животных. Фрида занимает нас саксонскими народными сказками, а Паломид воскрешает в памяти истории, обрывки которых запомнились ему еще с тех пор, когда были живы его родители. Мы все громко удивляемся чудесам арабской страны. И днем и вечером Трис играет на своей арфе, подбирая музыку и песни, подходящие к нашему настроению.

И всегда присутствует волшебное ощущение, что ты делишь все это с Ланселотом. Веселье, восторг и понимание струятся между нами, не требуя слов, наши взгляды постоянно встречаются поверх голов других людей. Словно во сне, мы танцуем под одну и ту же музыку, никогда не прикасаясь друг к другу, мы прыгаем, скачем и крутимся порознь под небесным сводом веселья. Мы воодушевляем друг друга смехом, ведем друг друга улыбкой, вращаемся медленно, ласково и нежно в наших небесах и вместе возвращаемся к покою…

Все это время меня не покидало чувство безопасности, свободы и счастья от присутствия всего, чего мне так давно не хватало, и в роскоши которого я сейчас купалась.

Однажды туманным утром мы с Лансом пошли к пастухам, которые приглядывали за его стадами. Наши волосы блестели от тумана, пока мы с трудом пробирались через вересковые заросли.

Мы редко касались друг друга, но в этот день я поскользнулась, спускаясь с перелаза, и Ланс поймал меня, прижав к себе.

– Осторожно! – предупредил он, и мы рванулись друг от друга, как греховные любовники, неловко засмеявшись от желания, внезапно вспыхнувшего между нами.

Ни один из нас не говорил об этом, но впоследствии мы были осторожны и не ходили вдвоем, всегда беря с собой хотя бы одного спутника.

Вот так и получилось, что, направившись к отшельнику, мы взяли с собой Элейну. Ланс часто навещал святого человека, который выкопал себе пещеру у речного откоса. В тот день Ланс нес ему немного овса.

Когда мы пришли, отшельника в пещере не оказалось, он, вероятно, собирал где-то травы, или беседовал со своим богом, но Ланс поставил мешок с зерном в его обители. Когда он задержался там, я вгляделась через входное отверстие в пещеру, чтобы узнать, что случилось.

Пещера была превращена в крохотную часовню, едва ли сумевшую вместить двух человек. Там не было алтаря для жертвоприношений, а стоял стол, простой и ничем не украшенный. В чашке с жиром плавал фитиль, и его крошечное пламя отбрасывало мягкие тени по углам.

Воздух в пещере был спертым, как будто чистые ветры небес никогда не заглядывали в это место, и я с удивлением увидела, что Ланс стоит на коленях перед столом, вознося молитвы божественной силе, обитавшей здесь.

Когда он поднялся, на его лице было то незнакомое, отстраненное выражение, которое потрясло меня во время моего выздоровления в монастыре. Сейчас, как и тогда, внутри него происходила какая-то внутренняя борьба, и хотя наши глаза встретились, когда он выходил, в них не было узнавания и понимания. По моим плечам пробежал холодок, и я молча шла за ним.

– Ужасное место, – начала Элейна, когда мы уже были в седлах, – не могу понять, почему ты продолжаешь приходить сюда.

Ланс даже не потрудился ответить, а Элейна продолжала беспечно болтать.

– Надеюсь, ты не собираешься стать христианином? Мой отец стал им, когда его ранили, и все свое время теперь он проводит в молитвах: надеется, что чудо вылечит его. Отцу все это нравится, а на меня нагоняет скуку. Есть столько всего на свете, с чем не в силах справиться даже христианин, например, боль, или грех. Нет, мне не хотелось бы стать женой христианина…