Лора Бекитт - Любовь и Рим

Элий сразу почувствовал, что девушка своенравная и с характером. Наверное, придется купить ей украшение или чем-нибудь угостить. Признаться, ему самому сильно хотелось есть. Они взяли темно-красный напиток из смеси вина и меда, горячие ливерные колбаски и принялись с аппетитом уплетать их. Сразу стало хорошо и тепло, захотелось двигаться и болтать.

– Правда, что тебе пятнадцать лет? – спросила Дейра. – Так было написано в табличке.

Элий слегка смутился:

– Да.

– Мне тоже.

Узнав об этом, юноша обрадовался. Может быть, девушка не заметит, что у него нет никакого опыта в любовных делах.

Они прошлись взад-вперед вдоль портика. Время от времени с крыши срывались холодные капли, одна упала Дейре за шиворот, и девушка засмеялась. Они остановились у подножья какой-то статуи, и Элий осторожно обнял свою спутницу. Ему почудилось, будто пальцы загораются от прикосновения к нежной девичьей коже. Они долго и сладко целовались; Элий так распалился, что был готов овладеть девушкой прямо здесь, у каменного пьедестала, но Дейра решительно оттолкнула его:

– Ну, нет! Я тебе не какая-нибудь девчонка из таверны! Он слегка опешил:

– Так чего же ты тогда стояла среди тех…

– Я в первый раз на бегах, и мне хотелось поглядеть на возниц. Когда вас видишь издалека, кажется, будто вы вовсе не люди, а… боги!

Элий ухмыльнулся. Он был уязвлен, и вместе с тем ему невольно польстили такие слова.

– Быть может, ты все же проводишь меня домой? – несколько вызывающе произнесла Дейра.

– Ладно, – проворчал Элий.

Хотя он испытывал некоторое разочарование, почему-то не жалел, что выбрал именно эту девушку.

– Здорово ты обошел ту колесницу! – сказала Дейра, первой нарушая молчание, когда они пошли по улице. – Как у тебя получилось?

– Это Тигрис, – немного смущенно объяснил Элий.

– Тигрис? – удивленно переспросила девушка.

– Лошадь. Левая пристяжная.

– А как вы их тренируете?

Элий начал рассказывать. О лошадях он мог говорить бесконечно.

– Ты любишь лошадей? – с надеждой спросил он.

– Да где я их видела! – засмеялась Дейра – На улице, запряженными в повозки? А на бегах я в первый раз, я же тебе говорила. Мой брат получил тессеру на бесплатный вход в цирк и подарил мне. Я и пошла.

Небо очистилось, приобрело ровный, темно-синий цвет, подул теплый ветер, так что Элий не мерз даже в легкой короткой тунике без рукавов, какие обычно носили возницы. Дейра принялась расспрашивать, зачем лошадям подвязывают хвосты и гривы, и он очень подробно объяснил ей все, что она хотела знать. Им было интересно и легко вместе, они с детства дышали одним и тем же воздухом, слышали одинаковую речь… Элий и представить себе не мог, что станет вот так запросто болтать с какой-то девчонкой!

Дейра жила на Эсквилине, близ храма Матери-Земли, на пересекавшей Субуру улице Сапожников. Прощаясь с юношей, она смело спросила:

– Мы еще увидимся?

– Да… Если хочешь.

– Теперь ты знаешь, где меня найти.

Вернувшись домой, Элий сразу угодил в объятия Кариона. Тот на мгновение прижал его к себе, а потом шутливо оттолкнул и хлопнул по плечу.

– Ну ты даешь, братишка! Видел тебя сегодня… Что так поздно?

– Задержался в конюшне. А потом… прогулялся немного… Тарсия молча смотрела на младшего сына. Ее глаза ярко блестели – то ли от слез, то ли от света масляной лампы.

– Вот, – сказал Элий и положил на стол мешочек с деньгами.

– Пусть хранят тебя боги! – негромко произнесла Тарсия и прибавила то, что вряд ли решилась бы сказать в другую минуту: – Как порадовался бы твой отец, увидев тебя сейчас!

– Мама, – промолвил Карион, – я давно хотел сказать… Поскольку все изменилось и мы с Элием можем сами отвечать за себя и устраивать свою жизнь, не пора ли тебе подумать о том, чтобы…

– Не надо! – резко перебила Тарсия. – Я знаю, что ты хочешь сказать! Лучше обсудим это потом, не… не в такой день.

Повисла неловкая пауза. Чтобы сгладить всеобщее замешательство, Карион принялся говорить о бегах. Элий отвечал на вопросы старшего брата и, искоса поглядывая на него, думал: «Уж Карион-то наверняка знался в Афинах с самыми разными женщинами, даже, возможно, с этими знаменитыми греческими гетерами!»

Он любил того, кого считал братом, и не завидовал ему просто потому, что с детства усвоил: Карион – некое особое существо, живущее по непонятным правилам, подчиняющееся каким-то особым законам. И все же сейчас, едва ли не впервые, в нем шевельнулось горделивое чувство: пусть Карион попробует заработать столько денег своими речами или стихами! Как бы то ни было, Элий больше привык ценить то, что можно потрогать руками, и только дивился тому, как Карион умудряется хранить верность чему-то невидимому и зыбкому, что невозможно ни разглядеть, ни понять. «Как можно любить слова?» – однажды спросил он, и Карион, улыбнувшись, ответил: «Я люблю слова, потому что ими можно выразить чувства». Вспомнив об этом, Элий подумал о холодных каплях, падающих с высокой крыши портика на горячую кожу, о вкусе медового вина, о нежных губах девушки Дейры, о свисте ветра в ушах, когда он мчался на колеснице как… бог! И сказал себе: «При чем тут слова?»

Это случилось в один из самых жарких дней юлия на Марсовом поле, около только начавшего строиться портика Аргонавтов. Здесь было хорошо в утренние и вечерние часы, и Карион почти бессознательно выбрал это место для чтения своих стихов. Забирался на подходящее возвышение и декламировал, держа перед собою папирус, или по памяти. Люди появлялись и исчезали; иные задерживались и слушали, другие равнодушно проходили мимо. Карион читал хорошо, спокойным, мягким голосом, почти без жестов, живым, проникающим в душу тоном, к тому же он был красив, и многие женщины останавливались просто затем, чтобы на него посмотреть. Как правило, богатые поэты устраивали чтения у себя дома, собирали друзей и, по возможности, разных влиятельных лиц, но Карион был вынужден довольствоваться выступлениями на Марсовом поле.

В летние дни его союзником была создающая особое настроение природа: вся эта свежая пленительная зелень (в те годы вошло в моду пускать лозу виться по подрезанным этажами деревьям, перебрасывая ее с одного на другое так, что образовывалась своего рода беседка), яркий полуденный свет, небесная тишина и аромат земли. В один из таких прекрасных дней Карион и заметил эту женщину: она стояла, купаясь в отблесках солнечных лучей, на ее губах играла ослепительная улыбка, незагорелая кожа сияла как отполированная, а яркие пушистые волосы казались сделанными из светлого золота. Вместе с нею была угрюмая темнокожая служанка, мрачная внешность которой еще больше подчеркивала красоту госпожи. А та слушала стихи Кариона, глядя на него во все глаза.