Лора Бекитт - Любовь и Рим

Элиар вошел следом за нею и остановился, оглядываясь по сторонам. Тарсия поставила на пол пустую корзину.

– Садись, – сказала она. – И рассказывай.

– О чем?

– О своей жизни. О… войне.

– Что рассказывать? Получил повышение, серьезно ранен не был. Дома нет, всегда куда-то движемся, так что хотя жизнь и не меняется, но вроде бы не стоит на месте.

– В Александрии… красиво? Элиар, казалось, удивился ее вопросу.

– Не знаю. Чужой город. Очень жарко. Было много тяжелой работы.

Тарсия поразилась его спокойствию, но, заметив, каким холодом веет от его взгляда, поняла, что он просто тщательно скрывает свои истинные чувства. Сколько женщин побывало в его объятиях за эти годы? Почему он все-таки пришел именно к ней? Из-за детей – уже повзрослевших, выросших без него, фактически чужих? Из-за воспоминаний юности? Она не верила. Все воспоминания давно растоптаны копытами коня, развеяны ветрами, безвозвратно потеряны на просторах огромной земли. Привычка? В жизни, где нет ничего постоянного?

Почему-то Тарсия вспомнила, что сказала Ливия, когда вернулась из Афин: «Зачастую бывает трудно удержать даже то, что присутствует рядом с тобой, не говоря уже о том, что находится на расстоянии». Похоже, она решила больше не ездить в Грецию, не видеться с Гаем Эмилием. Означало ли это окончательный выбор? Отпустила ли она его навсегда?

Тарсия поняла, что не отпускала Элиара. Он был в ее душе все эти годы. Может, потому и вернулся?

Через некоторое время Элиар поднялся с места:

– Мне пора. Есть кое-какие дела. Вернусь вечером. Тарсия не решилась возразить. Будь что будет! Остаток дня она ничего не делала. Сидела как на иголках. Ждала.

Элиар пришел первым. Ни Мелисс, ни мальчики еще не вернулись. Он снова сел и молчал, не двигаясь и глядя в одну точку.

Они и прежде, случалось, мало говорили, но тогда между ними царило некое молчаливое понимание. Сейчас его не было. Будто защелкнулись какие-то невидимые засовы. И самое главное, Тарсии не хотелось ничего восстанавливать, не хотелось ничего объяснять.

Она занялась домашними делами. Так было проще скрыть неловкость, порожденную тягостным молчанием, взаимным чувством вины. Иногда Тарсия исподволь поглядывала на Элиара – он сидел неподвижный, как каменное изваяние, не меняя позы. За все это время не вымолвил и единого слова, ни разу не повернулся к ней.

Скрипнула дверь, и Элиар посмотрел на вошедшего. Тень удивления скользнула по вечно надетой на лицо Мелисса маске бесстрастности и – исчезла.

– Кто ты? – небрежно обронил он, проходя мимо. Взял кувшин с водой, плеснул из него в кружку и отпил.

Тарсия заметила, как его быстрый взгляд скользнул змеей поверх глиняного ободка. А потом увидела, как Элиар сжал кулаки и по его рукам волной пробежала дрожь.

– Здесь живут мои сыновья. Услышав это, Мелисс усмехнулся:

– Нет, не твои. Мне это хорошо известно, так что я не знаю, зачем ты здесь.

Элиар встал. В комнатке было тесно, не развернуться. Если начнется драка… Пока что мужчины вели себя спокойно, лишь временами между ними словно бы сверкала некая невидимая молния, прорезая тьму угрожающей сдержанности.

– Если она велит мне уйти, я уйду – Элиар кивнул в сторону Тарсии, потом вновь повернулся к Мелиссу. – Или уйдешь ты.

Женщина стояла у стены и смотрела смиренным, молящим и в то же время твердым взглядом. Она должна была расколоть это напряжение, предотвратить неминуемую схватку двух одинаково сильных воль.

– Уходите оба, – неожиданно сказала она. – Я не хочу видеть никого из вас. Вы мне не нужны.

Позднее Тарсия много думала о том, почему произнесла именно эти слова. В какой-то миг ее словно бы пронзил внутренний свет, озаривший всю прожитую жизнь, и она увидела себя, рабыню и вещь, там, на пиратском островке, и подумала об Элиаре, который, вольно или невольно, бросил ее одну, не оставив ей никакого выбора и тем самым вогнал в пучину новых унижений и бед. Он хотел, чтобы она получила свободу, он не думал о том, что женская и мужская свобода бывает разной, подобно тому, как различны ум и воля мужчины и женщины, и во многом – их дух и плоть. Свобода, эта напряженно ожидающая хищница, погубила и красоту Тарсии, и ее мягкость, и очарование, и доброту.

Мужчины замерли, ни один их них не ожидал такого поворота дел, а потом было это движение, которого Тарсия даже не заметила. Зато Элиар среагировал мгновенно: возможно, он ждал этого или… Мелисс сам захотел, чтобы все случилось именно так. Элиар перехватил его руку с кинжалом и сжал. Он и Мелисс сблизились лицами, точно хотели получше рассмотреть друг друга. Острие кинжала глядело вверх, в потолок, в небо. Это был странный поединок, оба не двигались с места, бестрепетно глядя на сверкающее между ними лезвие.

Рука бывшего гладиатора оказалась сильнее. Оружие скользнуло куда-то вниз, и Тарсия увидела, как дрогнула напряженная спина Мелисса, он согнулся, а потом подался к дверям, словно от толчка, и распахнул ее, придерживаясь за косяк…

Элиар повернулся, загородив от Тарсии эту картину, и сказал:

– Я тоже ухожу. – Он положил на стол табличку. – Здесь написано, как меня найти, если что-то понадобится. Мой привет Кариону и Элию или… лучше не надо.

Как ни странно, Тарсия даже не заметила, как осталась одна. На полу валялся кинжал и застыла маслянисто поблескивающая лужица крови. К дверям тянулась цепь рубиновых капель. Опомнившись, женщина выскочила на лестницу и сбежала вниз. Никого. Ни Элиара, ни Мелисса. Уже стемнело, улица тянулась вперед черной лентой, привычно теснились, словно бы нависая над землей, громады инсул.

Ощущая непомерный давящий холод в груди, Тарсия вернулась обратно.

Мелисс шел вперед, ступая, словно по размытой глине. Его правая рука была в крови, он не отнимал ее от раны, и она онемела так, что он ее почти не чувствовал. Он говорил себе: «Там должен быть поворот, не пропусти, а здесь нужно перейти мост». И вот наконец подъем – Мелисс остановился и оценил его взглядом. Пожалуй, не потянуть. Почему она, такая низкая, всегда была так высоко, почему?! Вздохнув, он начал взбираться наверх.

Он шел очень долго, потом остановился. В глазах сгущалась черно-красная пелена. То становилось тихо, то что-то словно бы обрушивалось навязчивым звоном. Внезапно мир закачался и поплыл, грозя исчезнуть совсем. И тогда Мелисс наконец упал, неловко, разбивая колени и локти, и остался лежать, неподвижный, как труп.

Его нашла Стимми, когда вышла запереть ворота; к тому времени Мелисс снова пришел в себя от свежего ветра и холода твердой земли. Опасливо склонившись над ним, рабыня увидела огромные зрачки без блеска, словно бы поглотившие тьму, и полуоткрытые запекшиеся губы. Она узнала лежащего, а потому, немного поколебавшись, отправилась к хозяйке.