Патриция Хэган - Любовь и ярость

За тяжелой деревянной дверью голоса девушек звучали приглушенно, и он, как ни старался, не мог разобрать ни единого слова. Но Гевину показалось, что обе чем-то сильно взволнованы, и он, сгорая от любопытства, приник ухом к замочной скважине, стараясь расслышать, о чем они говорят.

Внезапно дверь распахнулась и из комнаты вышла Бриана. В руках у нее был тяжелый поднос с остатками завтрака.

Со всего размаху она налетела на Гевина. Посыпалась посуда, а недопитый апельсиновый сок щедро залил роскошную рубашку и смокинг Мейсона.

– Еще бы и нос тебе прищемить! – ничуть не смутившись, сердито процедила сквозь зубы Бриана, поворачиваясь к нему спиной.

Гевин так и остался стоять, провожая ее взглядом, пока она поднималась по лестнице, не в силах оторвать глаз от ее слегка покачивающихся изящных бедер. С трудом переведя дыхание, он напомнил себе, что очень-очень скоро эти пышные бедра будут соблазнительно раздвинуты для него, а нежные губки произнесут заветные ласковые слова.

– Гевин?

С трудом оторвавшись от мыслей о Бриане, он вошел в комнату. Дани сидела у окна. Перед ее глазами, ослепительно сверкая в лучах полуденного солнца и переливаясь всеми оттенками бирюзы, изумруда и аквамарина, ласково плескалось море.

Как всегда, на Дани было ее любимое белое муслиновое платьице. Оно было очень простое, но, когда Гевин, подвинув поближе удобное кресло, расположился напротив и взглянул на девушку, у него от восхищения перехватило дыхание. В своем белоснежном наряде, с нежным, задумчивым личиком, она напомнила ему ангела со старинного витража. Но что-то в неподвижной позе девушки вскоре заставило его насторожиться.

Уж слишком тихо она сидела. Гевин вспомнил, что с некоторых пор она совсем ушла в себя, все больше времени проводила, запершись в своей комнате, читая или просто размышляя, и выходила только к мессе.

Два года назад Дани приняла католичество и очень скоро, к изумлению Элейн, стала настоящей фанатичкой веры. Элейн даже поделилась с Гевином своей тревогой за девушку, и тот вполне разделил ее опасения. Впрочем, сколько они ни старались, им так и не удалось убедить Дани умерить свой религиозный пыл и вернуться к нормальной жизни.

Устроившись в удобном кресле, Гевин вытащил тонкий носовой платок и принялся осторожно промокать шелковое полотно рубашки, насквозь пропитавшейся апельсиновым соком.

– Вот неуклюжая девчонка, – проворчал он, – пора бы уж ей знать свое место. Она всего лишь прислуга в этом доме – не больше. Признаюсь, меня уже стала порядком раздражать ее дерзкая манера вести себя.

Казалось, Дани просто не слушала его.

– Рада тебя видеть, Гевин, мне давно хотелось поговорить с тобой, – мягко произнесла она.

Гевину страшно не понравилось, что при этих словах она прижала к груди молитвенник. Что-то незнакомое в ее голосе заставило его насторожиться и, резко вскинув голову, он пристально посмотрел ей в глаза, забыв про испачканную рубашку.

– Ты так много времени проводишь теперь в церкви, что ни я, ни Элейн почти не видим тебя. Мне это не нравится, Дани. Я страшно скучаю по тебе.

Но лицо девушки осталось при, этих словах по-прежнему безмятежным, и Гевин не на шутку встревожился.

– Мне уже давно надо серьезно поговорить с тобой, Гевин, – тихо сказала Дани. – Я приняла одно важное для себя решение. Это было очень трудно, я много молилась и плакала, но сейчас все уже позади, я успокоилась, а тебе и тете Элейн пришло наконец время узнать о моем решении.

Но мысли Гевина были заняты деньгами Тревиса Колтрейна, он просто не мог сейчас думать ни о чем другом, а поэтому нетерпеливо отмахнулся от слов Дани.

– Потом, дорогая. Сейчас у нас есть дела посерьезнее.

Послушай меня. Дани, нам очень нужно поговорить с тобой.

– Но то, о чем я хотела рассказать вам, очень важно! Послушай, Гевин, ведь решается моя жизнь, и…

– Дорогая моя, – нетерпеливо перебил он и насмешливо улыбнулся, заметив, как она, уронив молитвенник на колени, стиснула руки. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что необходимо сделать все возможное, чтобы помешать Дани высказаться. И он, зажмурившись, быстро заговорил:

– Послушай, милая, больше всего на свете я хочу, чтобы мы поженились. Вот уже много лет, как я понял, что безумно люблю тебя. Но я и сам не догадывался об этом, пока ты не стала проводить все время здесь, в своей комнате. Я мучился, тосковал, мне казалось, что ты не хочешь видеть меня, что ты, возможно, увлечена кем-то еще. Прости, любовь моя, но я не выдержал и стал следить за тобой, и теперь, когда я знаю, что ты бываешь только в церкви, мне стыдно смотреть тебе в глаза.

Нам с тобой нужно многое решить, – настойчиво продолжал он, стараясь не замечать растерянного выражения ее лица. Дани сделала слабую попытку освободить свою руку, которую Гевин слишком сильно сжал, но он не позволил ей этого. Он никак не мог понять странного выражения широко распахнутых глаз Дани. Что в них было? Испуг? Возмущение?

Почувствовав закипающую в груди тяжелую ярость, он с трудом взял себя в руки. Если он выйдет из себя, то может все испортить, да и потом, какая ему, в сущности, разница, что она чувствует?! Это будет брак по необходимости – необходимости иметь деньги. И поэтому не важно, сможет ли она когда-нибудь полюбить его.

– Думаю, Дани, ты давно уже догадывалась, какие чувства будишь во мне. Конечно, мы росли как брат и сестра и долгое время так и относились друг к другу. Но ты всегда была для меня гораздо больше, чем сестра. А сейчас я просто сгораю от желания назвать тебя своей навсегда! Давай обвенчаемся как можно скорее! А потом отправимся на родину в Неваду, чтобы потребовать то, что принадлежит тебе по праву…

– Гевин, ради Бога, замолчи немедленно! – пронзительно закричала она. Боль и отчаяние, прозвучавшие в ее голосе, не смогли смягчить ни стены, покрытые шелковыми нежно-розовыми обоями, ни пышные драпировки из белой парчи.

От этого крика у Гевина даже перехватило дыхание. Он впился в Дани испытующим взглядом.

Вырвав наконец руку из его горячих ладоней, девушка откинулась на спинку стула, задумчиво разглядывая так, казалось, хорошо известного ей человека. Что произошло, почему он решился на этот безумный шаг? Ведь раньше, когда они росли вместе, Гевин, казалось, терпеть ее не мог. С ним было тяжело, и таким он был всегда – грубым, себялюбивым и испорченным. Похоже, он никогда и ни к кому не был привязан по-настоящему, поэтому сама мысль, что он может влюбиться, и тем более в нее, показалась ей совершенно абсурдной.

– Но, Гевин, ты ведь это не серьезно? – стараясь не задеть его гордость, проговорила Дани. – Конечно же, ты шутишь! Вот что, давай лучше просто забудем об этом разговоре!