Патриция Хэган - Любовь и грезы

Увидев эту картину, Лорена издала пронзительный вопль.

Проходивший по коридору матрос услышал ее крик и поспешил ей на помощь. Заглянув в открытую палубную дверь, он сразу понял причину ее ужаса. Оттолкнув девушку к кровати, он приказал схватиться за нее покрепче, чтобы не оказаться за бортом.

С трудом добравшись до Колта, матрос втащил его обратно в каюту и закрыл дверь, немного заглушив шум бури.

Затем он наклонился к неподвижно лежавшему Колту, рассматривав его кровоточащую рану на голове.

Лорена наблюдала за матросом, кусая губы до крови и с такой силой сжимая кулаки, что ногти врезались в ладони. Чувствуя тошнотворный ужас, она ждала приговора.

Наконец тот поднял голову и безрадостно посмотрел на нее:

– Извините, сударыня… Но кажется, ваш муж мертв.

Над горизонтом поднялось золотое солнце. Небо было ослепительно голубым, и на нем не видно было ни облачка. Над Гольфстримом резвился легкий ветерок. Прекрасный день – такой, какие, по мнению поэтов, царят только в раю.

Брайан Стивенс стоял на носу своей яхты «Марни», большого судна, имевшего девяносто четыре фута в длину и двадцать шесть с половиной в ширину. Это был один из лучших кораблей своего класса, роскошно отделанный: именно таким должен был владеть и на таком плавать представитель богатого и влиятельного семейства Стивенсов (именем одного из них, пусть и дальнего родственника, был назван Стивенсовский технологический институт). Еще в начале девятнадцатого века Джон К. Стивенс и его брат Эдвин А. Стивенс были первыми богатыми яхтсменами в окрестностях Нью-Йорка.

«Марни» была оборудована современным двигателем внутреннего сгорания, который еще только-только начал появляться на судах. Однако Брайан никогда не боялся плыть из Нью-Йорка к своему собственному острову, расположенному рядом с Бермудскими островами. В конце концов он ведь считался опытным яхтсменом и участвовал в трансатлантических гонках из Сэнди-Хука в Нью-Джерси до Англии в 1886 году. Это было семь лет назад, когда Брайану исполнилось двадцать восемь.

Отец Брайана, Лоренс Стивенс, был влиятельнейшим бизнесменом Нью-Йорка и занимался недвижимостью. Ему принадлежали дорогостоящие участки в Нью-Йорке и немало земель в престижных районах вдоль Гудзона. Вложив средства в золото, серебро, железные дороги, скот и, конечно же, судоходную компанию, Лоренс оставил своему единственному сыну весьма внушительное состояние. Преданные и опытные служащие стояли на страже семейных интересов, а Брайану оставалось только наслаждаться жизнью, удовлетворяя свою любовь к кораблям, морю… и к рыжеволосому и зеленоглазому ангелочку, в честь которого и была названа его яхта, – к Марни.

Брайан встретился с Марни, когда та начала работать в доме его семьи в качестве прислуги. Она была дочерью ирландских иммигрантов, и ее отец был сторожем в поместье Стивенсов. Марни была прекрасна и покорила Брайана при первой же встрече, в то лето, когда ему было девятнадцать, а она была еще пятнадцатилетней девчушкой. Его родители, в особенности мать, неодобрительно отнеслись к его увлечению простой служанкой, но Брайан не обращал никакого внимания на их недовольство.

Через год после своей первой встречи они сбежали и обвенчались и с тех пор не знали ни одной печальной минуты и не обменялись ни единым недобрым словом. Все, кто знал молодую чету, считали, что их брак воплощает в себе поистине христианский идеал взаимной любви, который и был задуман тогда, когда Господь сотворил мужчину и женщину.

Они самозабвенно любили друг друга и не могли представить себе более счастливой жизни – до того дня, пока на свет не появился Брайан Патрик Стивенс, с золотыми, как у отца, волосами и с надеждой на то, что глаза у него будут зелеными в ирландку-мать. С той минуты Брайан-старший каждое утро спрашивал себя, не снится ли ему эта счастливая жизнь, а каждый вечер благодарил Бога за то, что это реальность.

Но сейчас он смотрел на ясный день конца лета и не видел ни океана, ни неба, не ощущал ни солнечного тепла, ни дуновения ветерка. В его глазах погасла радость жизни. Они были тусклыми, мертвыми, такими же, как и его сердце.

Марни всем только и твердила о том, что считает Брайана Стивенса самым красивым мужчиной на всем белом свете. Он был высок, строен и широкоплеч. У него были густые русые кудри и яркие глаза, голубизна которых могла соперничать с небесной лазурью. Мужественный подбородок, гладкая кожа и красивый нос с горбинкой делали его необычайно привлекательным для женщин.

Однако в этот день и этот час Брайан был сломлен, лишен воли и желания жить.

Он смотрел на зеленовато-синюю воду (океан здесь всегда казался довольно бурным) и думал о том, как хорошо было бы погрузиться на самое дно. Возможно, там ему удалось бы спрятаться от того кошмара, в который превратилась его жизнь. Но надо было повременить. Момент был неподходящий.

На корме яхты двое членов экипажа, состоявшего из четырех человек, сворачивали канаты в бухты и наблюдали за своим шкипером. Один из матросов, Уолт Гиббоне, был уже сед: он плавал еще с отцом Брайана, а самого Брайана знал с самого рождения. Он обеспокоенно сказал своему товарищу:

– Хозяин что-то задумал. Я это просто нутром чую. Он ни слова не промолвил – ни словечка! – с той минуты, как мы и отплыли из Нью-Йорка, а это, считай, было два дня назад.

Стоит целыми днями и просто смотрит на волны, а потом спускается вниз, пьет и плачет.

Монро Бертон с наслаждением жевал табак. Смачно сплюнув, он недоверчиво переспросил:

– Плачет? Говоришь, он по-настоящему плачет? Как баба?

Уолт серьезно кивнул:

– Ага. И, скажу я тебе, тут ничего удивительного нет.

Брайан Стивенс больше не мужчина – он тень того, что было.

Монро покачал головой, жалея беднягу:

– Ну, я понимаю, что это трагедия и все такое прочее, но не хотел бы я настолько влюбиться, чтобы захотеть помереть вместе с ней!

Уолт вздохнул:

– Ты просто никогда не видел таких чудесных женщин, какой была Марни. Даже родители Брайана в конце концов ее полюбили, а они были против того, чтобы он женился на служанке, когда за ним гонялись дочки из самых лучших семей. А потом, не забывай, что он потерял и мальчика тоже. Такое человеку вынести трудно: одновременно потерять и жену, и единственного ребенка.

Монро грубовато заявил:

– Ну, я и говорю: это, конечно, очень плохо, но не думаю, чтобы плавание на остров ему помогло. Если он будет сидеть без дела да пить, то только даром потратит свое время – и наше тоже.

Такая жестокая логика заставила Уолта ощетиниться.

– Послушай, мистер, ты за свое время деньги получаешь, так что никому не интересно, считаешь ты его потраченным даром или нет. Еще и двух месяцев не прошло с тех пор, как Брайан похоронил весь свой мир, и он правильно поступил, решив съездить на остров. Он хочет погоревать в одиночестве, а потом начнет жить снова.