Линда Миллер - Грешный ангел

Бонни дрожала, когда Элай развел влажные завитушки у нее между ногами и стал ласкать то, что открылось его взгляду.

– Сладкая ты моя, – сказал он, его голос, гортанный и хрипловатый, словно взывал к той Бонни, которая принадлежала только ему, и которую он мог любить или бросать, когда захочет. Услышав всхлипывания Бонни, он пустил в ход свои чары.

– Помнишь ресторан в Ньюпорте? – спросил он, – у нас был отдельный кабинет и я целовал тебя… так, нет, вот так…

Бонни затрепетала от поцелуя, ее пальцы неистово вцепились в волосы Элая, и из горла вырвался низкий вопль, казалось, не менявшийся с самого сотворения Евы. Он сильными руками схватил ее груди, лаская и теребя соски, пока их розовые кончики не набухли.

Несмотря на страстность и опытность Элая, оргазм у Бонни наступал медленно, пока в любовную игру не вовлекался каждый нерв, каждая частица ее тела. Когда же наконец, пришло удовлетворение, Бонни почувствовала и пресыщение.

Тогда Элай лег рядом, и она гладила его широкую грудь, ожидая, когда восстановится его дыхание и расслабится низ живота. Несмотря на дважды пережитую кульминацию, Бонни все еще чувствовала себя неудовлетворенной. Она хотела вновь испытать экстаз, хотела, чтобы Элай вновь овладел ею. Бонни прошептала слова, которые, как она думала, никогда уже не сорвутся с ее губ:

– Я хочу тебя, Элай. Возьми меня…

Бонни почувствовала, как его грудь затряслась от смеха.

– Ты всегда была настойчивой, – сказал он, но к ее удивлению, сел рядом вместо того, чтобы лечь на нее.

Выражение тревоги в глазах Бонни еще больше развеселило Элая.

– Не беспокойся, любимая, – сказал он. – Я очень хочу тебя. Но если я сейчас лягу на тебя, то, вероятно, никогда уже не встану. – Элай помолчал и, полюбовавшись на Бонни, восхищенно кивнул головой. – Иди сюда, – позвал он.

Она подвинулась, чтобы встать перед ним, и он снова начал ласкать ее. Наконец Элай посадил Бонни к себе на колени, широко раздвинул ее ноги, и вошел в нее с той нежностью, которая всегда отличала его любовные игры. До каких бы пределов не доходила их страсть, он никогда не делал ей больно.

Их крики слились, когда Бонни стала приподниматься и опускаться на коленях Элая, подчиняясь движениям его рук и бедер. Он целовал ее груди, губы, лаская лицо, плечи и живот. Она резко задвигалась, стремясь к кульминации, и удовлетворение было таким полным, что Бонни упала в изнеможении.

Они отдыхали и любили друг друга. И снова отдыхали, пока не наступила глубокая ночь. Тогда Бонни заснула, прижавшись к Элаю, обессиленная и счастливая.

Светало, но Элай не спал. В окно он видел звезды, мерцающие, как серебряные огоньки. Постепенно они потускнели, и Элай провел ладонью по глазам, стыдясь своих слез, хотя Бонни спала и не могла видеть их.

Он не должен был приезжать в Нортридж, даже из-за Розмари и этого проклятого завода. После этой ночи он, возможно, никогда не сможет относиться к Бонни по-джентельменски.

Она прижалась к нему во сне, нежная и душистая, и его передернуло от боли, когда он подумал, что Бонни – одна из женщин Даррента, торгующих собой. Элай не верил, что в «Медном Ястребе» она только танцует, хотя, видит Бог, он больше всего хотел верить в это.

Слезы все лились из его глаз. Элай осторожно встал с кровати, нашел свои вещи и медленно оделся. Он долго смотрел на Бонни с горечью в душе, в лунном свете Элай отчетливо видел контуры ее фигуры, блестящие волосы, длинные ресницы. Боль, которую испытывал Элай, была несравнима ни с чем, что он переживал прежде.

Он вспомнил, кем прежде была Бонни. Она отдалась ему так же, как отдалась бы любому, кто заплатил бы ей. Ее неистовое сопротивление – обычный прием, часть ремесла, как и возгласы счастья, мольба и умение удовлетворять любые его капризы. Она никогда не вела себя так во время замужества, да он и не просил об этом. Так, где же Бонни научилась этому?

Эта загадка потрясла Элая до глубины души.

Внезапно решившись, он вытащил из бумажника крупную банкноту, положил ее на ночной столик и вышел из спальни.

Бонни просыпалась медленно, потягиваясь сладко, как кошка. Она поняла, что Элая уже нет в постели, но не придала этому значения, так как знала, что он встает рано. Возможно, он куда-то спешил.

Привычные утренние звуки доносились из кухни: позвякивание крышек, плеск воды. Бонни села на кровати, зевнула, прикрыв рот рукой, и улыбнулась, услышав, как Кэтти поет «Возьми меня домой к маме». Розмари, маленькая, пухлая, вбежала в спальню с радостным криком, забралась в кровать и примостилась возле Бонни. Наконец-то наступили те драгоценные минуты, когда Бонни Мак Катчен чувствовала себя счастливой. Ночь она провела с самым дорогим для нее мужчиной, который с неистовой страстью любил ее. Сейчас, этим ярким солнечным утром, она могла поиграть с дочуркой. О, как легко быть доверчивой, когда жизнь, до краев наполненная любовью, кажется такой приятной.

Аромат свежесваренного кофе наполнил комнату, и Бонни, увидев свой халат, брошенный возле кровати, потянулась за ним. Она улыбалась, завязывая пояс, но улыбка мгновенно исчезла, когда она заметила под лампой свернутую банкноту.

Сначала Бонни не могла понять, что это значит. Элай был щедр, часто оставлял Бонни чек, уходя на работу.

Она села на край кровати и опустила руки на колени, сердце защемило от дурного предчувствия. Она взяла банкноту дрожащими пальцами: пятьдесят долларов!

Почувствовав дурноту, Бонни закрыла глаза и судорожно вздохнула. Элай был не из тех мужей, которые оставляют по утрам наличные своим избалованным женам на безделушки или билеты в театр. Ей вдруг открылась страшная правда: Элай теперь чужой, и пятьдесят долларов – плата за услуги.

Банкнота, выскользнув из пальцев, упала на пол. Бонни поднялась с кровати, пересекла комнату и закрыла дверь, чтобы заглушить смех Роз и пение Кэтти.

Слезы струились по щекам Бонни, пока она умывалась, одевалась и причесывалась, но она не проронила ни звука. Когда она присоединилась к Розмари и Кэтти на кухне, ее глаза, красные и опухшие, были уже сухими. Бонни не хотелось, есть, она выпила только кофе, пока Роз и Кэтти ели яйца и тосты. Она не замечала встревоженных взглядов Кэтти и уклончиво отвечала на ее вопросы. Когда завтрак закончился, Бонни прошла в спальню и подняла банкноту с коврика, решив вернуть ее законному владельцу.

– Пожалуйста, оставь эти тарелки, – сказала Бонни, вернувшись на кухню и застав Кэтти по локти в горячей воде, – я займусь ими сама. Мне надо выполнить одно поручение, но это не займет много времени.

Смущенная и заинтригованная Кэтти вытерла руки о передник.

– Что-нибудь случилось, мэм?

Бонни не могла сказать ей правду, но боялась, что, поддавшись отчаянию, сделает это.