Линда Миллер - Грешный ангел

Бонни коснулась плеча золовки.

– Ты что-то скрываешь, не так ли?

– Ближайшая сеть – за сотню миль! – воскликнул Сэт, покрытый испариной.

Джиноа лукаво засмеялась.

– Считай, что так, – согласилась она. Они прошли в залу, где Сьюзен Фэрли и Элизабет болтали за чаем. Сьюзен, оправившаяся после родов, но все еще оплакивающая мужа, улыбнулась Бонни.

– Я заплачу по вашим счетам, как только поправлюсь, – сказала молодая вдова.

Бонни сняла плащ и села рядом со Сьюзен. – Не беспокойтесь об этом, главное – восстанавливайте силы.

– Сьюзен хочет найти работу домоправительницы, когда поправится, – сообщила Элизабет так важно, словно Сьюзен собиралась баллотироваться в Сенат или стать капитаном океанского корабля. Сьюзен была по-прежнему худая и бледная, что было особенно заметно в ее черном платье.

– Жаль, что в детстве я не посещала школу. Моя сестра закончила ее, и теперь она машинистка, – сказала Сьюзен.

Бонни почему-то было смешно, когда говорили о машинистках: для нее это звучало странно.

– Так вы не хотите стать домоправительницей? – спросила она. Никто в Нортридже кроме Джиноа не держал прислугу, а Джиноа дорожила своей расторопной Мартой, так что устроиться было довольно трудно.

– Я бы не возражала, – призналась Сьюзен, и ее глаза, устремленные на дверь, засветились, – работать у настоящего джентльмена.

Бонни проследила за ее взглядом и вспыхнула, увидев Элая в отличном костюме, чистого и красивого. «Только через мой труп, Сьюзен Фэрли», – подумала она, решив завтра же познакомить хорошенькую вдову с Веббом. Сьюзен вполне могла увлечь Вебба, как и любого мужчину, склонного жениться.

Все внимание Элая было поглощено Розмари, которая кинулась к нему, и смело забралась к нему на руки. Любовь к девочке светилась в его лице, Бонни была тронута и встревожена: если Элай привяжется к девочке, он может отобрать ее.

Когда он вышел через французские двери, ведущие в сад, Бонни почти сразу последовала за ним, убеждая себя, что ею движет только родительская любовь.

Элай и Роз были уже на берегу пруда и любовались лодками, плескавшимися у причала. Бонни знала, что лодки когда-то подарил Элай и Джиноа их дед.

– Кататься! Кататься! – кричала Розмари, указывая пухлой ручонкой на лодки.

У Бонни душа ушла в пятки.

Элай засмеялся. Не замечая Бонни, он понес Роз к воде: – Твоя тетя хочет, чтобы ты поскорее поужинала. – Элай вгляделся в одну из лодок, – Что это?

Роз тоже посмотрела туда и закричала от восторга.

– Кукла! – воскликнула она, – кукла!

Элай нагнулся и вынул из лодки большую куклу с золотистыми локонами и закрывающимися глазами. На ней было нарядное розовое платье, отделанное серебряной нитью.

Роз задыхалась от радости, когда Элай дал ей куклу. Вдруг он заметил Бонни.

– Ты избалуешь девочку, – сказала Бонни.

– Это сущий пустяк, мне просто хотелось порадовать мою дочь.

Бонни, готовая расплакаться, через силу улыбнулась.

– Она без ума от кукол. Где ты купил такую прелесть?

– В Спокейне, – ответил Элай, лаская глазами Бонни, – у меня был свободный день, помнишь?

– Как тебе живется у Эрлины? – спросила она и сразу же пожалела, что заговорила на такую неприятную тему.

– Нормально, – ответил Элай, – еда хорошая, а с Веббом Хатчисоном мы ладим. – Бонни заметила, что он чем-то опечален.

– Молись, чтобы не было дождя, – сказала Джиноа Бонни, когда они вешали китайские фонарики на одну из веревок, натянутых на заднем дворе.

Бонни укрепила оранжевый фонарик и улыбнулась, спускаясь со стремянки и передвигая ее немного вперед.

Джиноа нашла работу для всех. Сьюзен и Элизабет устанавливали на траве проволочные ворота для крокета, а Элай и Сэт выносили во двор стулья и столы.

– Не беспокойся, – отозвалась Бонни, вновь залезая на стремянку и прикрепляя еще один фонарик, – сегодня хороший закат.

Джиноа посмотрела на небо.

– Не так уж он хорош. Да и вода в реке слишком высока для этого времени года.

Все были обеспокоены тем, что вода в Колумбии сильно поднялась. Если интенсивное таяние снегов на вершинах гор продолжится и пройдет хоть еще один сильный дождь… Бонни отогнала дурное предчувствие.

– Давай надеяться на лучшее, – сказала она, – завтра ты устраиваешь вечеринку, и она должна быть великолепной.

Джиноа казалась взволнованной, хотя, увидев Сэта, застенчиво улыбнулась. Бонни снова передвинула стремянку, а Джиноа подала ей другой фонарик, на этот раз ярко-голубой.

– У меня странное предчувствие, – заметила Джиноа.

Бонни, стараясь сохранить равновесие, вешала фонарик.

– Что за предчувствие?

Джиноа вздохнула.

– Ешьте, пейте, и будем веселиться, – процитировала она, – ибо завтра всех ждет смерть.

Бонни замерла, держа руки над головой и уставилась на золовку.

– Боже, Джиноа, откуда такая мрачность? Ты здорова?

Не ответив, та протянула ей другой фонарик.

К вечеру приготовления были закончены: китайские фонарики повешены, столы расставлены, ворота для крокета укреплены в траве.

Бонни присоединилась к разговору, который завязался в большей из двух гостиных. Удрученная мрачным настроением золовки, она никак не могла сосредоточиться. Наконец, она пошла наверх, чтобы приготовить все для спящей Роз и забрать ее домой.

Бонни не заметила, когда Элай покинул гостиную, но, войдя в комнату, она увидела его возле Роз. Он наблюдал за спящей дочерью.

– Не разбуди ее, – сказал он, когда Бонни брала девочку на руки.

Розмари обвила руками шею новой куклы. Что-то вроде предчувствия Джиноа зашевелилось в душе Бонни.

– Нам пора домой, – прошептала она.

Элай взглянул в лицо Бонни.

– Куда – домой? Где твой дом, Бонни?

Бонни подошла к окну и отдернула занавеску. В темноте не было видно реки, но Бонни чувствовала ее зловещую близость.

– Иногда, – вздохнула она, – я думаю, что в жизни вообще нет постоянного пристанища. Мы порхаем, как мотыльки, то здесь, то там, но, может быть, у нас и не будет настоящего дома, пока мы не вернемся к Богу.

В темноте мерцали огоньки – освещенные окна домов Нортриджа.

– У тебя сегодня философское настроение, – тихо заметил Элай, – что-нибудь не так?

«Все не так», – хотела сказать Бонни, но промолчала. Она отвернулась от окна и, решив не думать больше о реке, спросила:

– Это была твоя комната в детстве?

Элай удивился.

– Разве ты не помнишь? Мы провели здесь нашу первую брачную ночь.

Бонни помнила, и воспоминания не потускнели со временем. Она была невинна, ей было страшно, и она хотела Элая. Он занимался с ней любовью так нежно, что страх скоро исчез.

– Ты проявил тогда доброту и чуткость, – сказала она.