Тереза Скотт - Обрученная с мечтой

– Пожалуйста, пойми, – выдохнула она, – я не хотела…

Инга прижала к губам кулачок и отвернулась. Слезы ручьями лились по щекам и падали на земляной пол. Лицо искривилось.

Никто не произнес ни слова, но все присутствующие смотрели на девушку: кто с жалостью, кто с ужасом, остальные в недоумении. Наконец Инга немного успокоилась и вытерла распухшие и покрасневшие глаза. Как ни странно, Уинсом впервые почувствовала нечто вроде симпатии к несчастной.

– Я согласилась на помолвку с Эйриком, – глухо продолжала Инга, – зная, что он позаботится обо мне.

Плечи девушки сотрясались от немых рыданий.

– Я… я была сиротой, нищей и бездомной, брошенной на милость чужих людей.

Водянисто-голубые глаза неожиданно сверкнули.

– Никому из вас не известно, что это такое – зависеть от капризов ярла Эйольфа. Не… не могу передать вам, что это за человек и какие ужасные вещи говорил мне. Я… я боялась…

Она запнулась и тяжело вздохнула, но, немного собравшись с силами, продолжала:

– В ту ночь Эйрик пришел ко мне. Я поняла, что он пьян. От него несло спиртным, и я еще сильнее ощутила это, когда Эйрик схватил меня и впился в губы.

Инга с отвращением поморщилась.

– Я велела ему убираться. Сказала, что не желаю иметь с ним ничего общего, пока он в таком виде. Он… он… – всхлипывала Инга, – заявил, что желает овладеть мной, сказал, что мы все равно помолвлены, и я принадлежу ему.

Инга закрыла лицо руками. Присутствующие напряженно наклонились вперед, чтобы лучше расслышать все, что она скажет…

– Я… я оттолкнула его, Эйрик обозлился и начал орать ужасные обвинения Насчет меня и других мужчин. Я не знала, что делать.

Она по-прежнему не отнимала рук от лица.

– Эйрик неожиданно вытащил нож… не помню откуда… и приставил к моему горлу. Сказал… сказал… что хочет…

Инга задохнулась, не в силах продолжать. Бренд неуклюже погладил ее по плечу. Девушка подняла голову и взглянула ему прямо в глаза, и то, что увидела в них, дало ей силы продолжать:

– Он… он пытался изнасиловать меня.

Уинсом снова охнула.

– Я не хотела, не могла позволить ему. Эйрик был гораздо сильнее, но очень пьян… так пьян…

Инга истерически разрыдалась. Уинсом казалось, что это продолжается вечность и никогда не кончится. Остальные печально, понимающе переглядывались. Ольга вытирала глаза. Взгляды Уинсом и Бренда встретились. Уинсом медленно поднялась и, подойдя к мужу, крепко сжала его руку.

– Я убила его, – всхлипывала Инга, вызывающе оглядывая собравшихся. – И тысячу раз сделала бы это снова. Слышите?!

Голос ее поднялся до визгливого крика.

– Я снова убила бы Эйрика, напади он на меня еще раз!

Она начала колотить кулачками по жесткой скамейке:

– Ненавижу, ненавижу его!

Уинсом шагнула вперед и положила руку на плечо Инги. Затуманенные глаза девушки уставились на Уинсом. Поняв, кто первым решился утешить ее, Инга немного успокоилась.

– Я сделала это, – снова повторила она, уж обычным голосом, – чтобы спасти свою жизнь.

В комнате вновь сгустилось молчание, и девушка грустно вздохнула:

– Сегодня ужасная тяжесть упала с моей души.

Больше мне не придется хранить страшную тайну.

Сгорбленные плечи дрогнули.

– Можешь сказать дяде, что именно я прикончила Эйрика.

Инга опустила голову и тихо заплакала.

– Инга, почему ты сказала нам это? – спросил Бренд. – И зачем требуешь, чтобы мы все открыли ярлу Эйольфу? Тебе грозит верная смерть, если он узнает, кто был причиной смерти его сына!

– Ja, – с горечью ответила Инга, пронзив Бренда пристальным взглядом покрасневших глаз. – Но есть ли у меня иной выход? Теперь, когда ты вернулся в Стевенджер… я просто не знаю, что делать.

Она беспомощно пожала плечами.

– А не возвратись я, ты продолжала бы молчать? – осведомился Бренд. Инга кивнула.

– Не было бы необходимости. Но я не могу допустить, чтобы ярл убил тебя за преступление, совершенное мной. Совесть бы меня замучила!

Огромные голубые глаза расширились.

– Я… я думала… может быть, монастырь…

И, заметив, что Бренд зловеще нахмурился, умоляюще пролепетала:

– Понимаю, Бренд, ты верен старым богам. Но каждый должен сам выбирать дорогу.

Бренд ничего не сказал. Олаф откашлялся:

– Кто-нибудь еще знает?

– Никто, – покачала Инга белокурой головой. – Кроме него.

Она обернулась к Торхоллу. Взгляды всех присутствующих невольно обратились к Торхоллу. Тот спокойно поднял брови, но, ничем не выдавая отношения к только что услышанному, иронически усмехнулся Бренду. Тот судорожно сглотнул.

– Говорил же, что ты не поблагодаришь меня за появление здесь, – проворчал Торхолл. Бренд устало кивнул.

– Ты и впрямь предупреждал меня, – признался он.

– Хм-м-м, – громко фыркнул Торхолл, хватаясь за живот.

– Торхолл видел меня, – продолжала Инга. – Когда Эйрик свалился на пол, я подняла глаза и увидела стоявшего в дверях Торхолла Храброго. Беги, велел он мне, и я послушалась.

– Я тоже скрылся, – заметил Торхолл. – Ну а дальше… Бьорнсону все известно.

Светлые глаза выжидающе остановились на Бренде, но, когда тот промолчал, старик добавил:

– Я знал, что представляет из себя Эйрик, и если такого сукина сына убила женщина, значит, он того заслуживал.

В голосе Торхолла звучало нескрываемое отвращение.

– Во всяком случае я не собирался выступать свидетелем против беззащитной молодой женщины. Оставляю это тебе, – презрительно добавил он.

Бренд окинул его разъяренным взглядом.

– Но я не представлял, как дорого обойдется мне побег, – продолжал Торхолл. – Знаете ли вы, что ярл Эйольф уничтожил всю мою семью? Жену, детей… всех. Впрочем, вам, должно быть, это безразлично.

Голос Торхолла оборвался, и старик поспешно прижал ко лбу сжатый кулак.

– К тому же я не знал, – выдавил он, – что до конца дней своих буду заклеймен именем труса. Я считал, что совершил благородный поступок, помог спасти жизнь юной девушки, но вместо этого стал причиной гибели своей семьи.

Видно было, что старик глубоко переживает случившееся. Кулаки его сжимались и разжимались, лицо было искажено ужасной гримасой. Уинсом отвернулась, не в силах вынести чужой боли и страданий. Бренд вздрогнул.

– Я… я ничего не знал, – начал он.

– Ну конечно, – перебил Торхолл звенящим голосом, – ты ничего не знал! Только бесстыдно оскорблял меня, день и ночь, не представляя, как терзаешь мне душу! Правда – это ничто, в сравнении с тем, что я уже перенес: смерть тех, кого любил.

Торхолл резко отвернулся и уставился в огонь.

– У меня никого не осталось. И ничто на свете не сможет их вернуть.

Ужасное молчание, воцарившееся в комнате, словно кинжалом пронзило сердце Уинсом. Ей хотелось распахнуть дверь, вырваться на простор, окунуться в белый чистый снег и смыть с себя кошмар воспоминаний. Неужели мучения истерзанных душ никогда не кончатся?