Бетина Крэн - Выбор страсти

Дрожа от ужаса и возмущения, Блайт растерянно смотрела на свечи, медленно превращавшиеся в дым. О Боже, последние две недели у нее не было даже огарка, чтобы осветить себе дорогу в спальню! Блайт бросила на миссис Дорнли полный боли взгляд, но та тотчас опустила глаза. Сомнений не оставалось: деньги, вырученные от продажи серебра, ушли на очередную бредовую идею Уолтера Вулрича. И это в то время, когда они буквально погрязли в долгах! Господи, помоги им всем! Неужели она единственная в этом проклятом доме, у кого осталась хоть капля здравого смысла?!

– Не-е-ет! – воскликнула Блайт, вырываясь из рук отца; она даже зажала ладонями уши, не желая слышать этот несусветный бред. – Ни слова больше! Пойми, твой «свет» никогда не достигнет Англии. Ради Бога, отец, подумай сам: даже самые сильные маяки уже не видны на расстоянии нескольких миль!

– Но это особенный свет…

– Нет, нет и нет!

Блайт схватила одну из свечей и резко задула ее.

– Это всего лишь кусок воска, а мы всего лишь люди, самые обыкновенные люди. Мы мерзнем, когда нет огня в наших каминах, и голодаем, когда на столе нет еды. И мы должны работать, чтобы как-то существовать! Твоя сумасшедшая выходка оставила нас на долгие месяцы без еды, света и тепла. Я не намерена больше терять ни минуты!

Отвернувшись от отца, Блайт принялась одну за другой гасить свечи. Едкий дым застилал ее глаза, проникал в легкие. Задыхаясь и кашляя, она старалась изо всех сил, потом вдруг остановилась, ослепленная слезами, и медленно повернулась к отцу.

Господи, что сделало с ним время?! Где тот веселый, улыбчивый человек, который так баловал свою дочурку? Разве эти горестно опущенные по краям губы умеют смеяться? Неужели эти безвольно опущенные руки когда-то подбрасывали маленькую Блайт к потолку?

Едва дыша, она сделал несколько шагов на одеревенелых ногах и схватила отца за рукав.

– Так больше продолжаться не может. Разве ты не видишь: мы почти разорены.

На лице Уолтера отразилось страдание, однако Блайт опасалась, что оно вызвано отнюдь не осознанием их плачевного состояния или пониманием своей вины.

– Ты должен прекратить заниматься подобными вещами, иначе когда-нибудь ты всех нас погубишь! – она что есть силы тряхнула руку отца и с отчаянной решимостью добавила: – Я больше тебе этого не позволю, ты слышишь? Пойми, кому-то нужно быть благоразумным и позаботиться обо всем.

Встретив страдающий взгляд отца, Блайт едва не разрыдалась у него на груди. «Нет, – сказала она себе, – нужно быть сильной, нужно перебороть свою слабость…»

– Немедленно потушите все свечи! – приказала Блайт миссис Дорнли и Лиззи. – Наведите здесь порядок и… то, что можно продать, продайте, чтобы заплатить Симмонсу и Джекобсону.

Экономка снова потупилась, заметив, что хозяйка с трудом справляется с душившими ее слезами.

– Соберите люстру, – продолжала отдавать приказы Блайт. – Поскольку мы уже давно обходились без нее, сможем делать это и впредь. Я сегодня же найду покупателя!

С этими словами она бросилась к двери. Лиззи и миссис Дорнли испуганно расступились в разные стороны, давая ей дорогу.

Да, жизнь Блайт Вулрич наверняка не выдержал бы и святой, и этой жизни предстояло стать еще хуже.

На ходу сорвав с вешалки поношенную бархатную накидку, Блайт через парадную дверь выскочила в прохладное туманное утро. По мощенным булыжником улицам уже началось движение: туда-сюда сновали слуги, выполняя различные поручения хозяев, чиновники спешили на службу, одни торговцы распахивали двери своих магазинов, проветривая помещения, другие развозили в тележках товар, стараясь при этом держаться поближе к богатым особнякам. Блайт уверенно прокладывала себе дорогу в людской толпе, отвечая на приветствия рассеянным кивком головы.

Вероятно, всякий, кто видел, как она выскочила из дома и зашагала по направлению к докам, заметил отсутствие на ее голове старенькой, уже давно вышедшей из моды шляпки. Однако вряд ли кто-нибудь догадывался о состоянии Блайт. Лишь персиковый оттенок ее гладкой кожи и чрезвычайно быстрая походка свидетельствовали о бушевавшем внутри нее огне.

Блайт считалась очень порядочной молодой женщиной. Одевалась она довольно скромно, роста была чуть выше среднего. Ее темно-каштановые волосы отливали красивым рыжевато-золотистым блеском, который не могла погасить даже слишком строгая прическа. Лицо Блайт имело форму сердечка. Высокие скулы изящно переходили в нежные щеки, плавно спускавшиеся к твердо очерченному подбородку с ямочкой посередине. Кораллового цвета полные губы были, по обыкновению, плотно сжаты. Тонкие руки придерживали на груди простенькую накидку, которая скрывала широкие плечи, тонкую талию и округлые бедра. Длинные шерстяные юбки вились вокруг стройных крепких ног, привыкших к пешим прогулкам.

Но самым примечательным во внешности Блайт Вулрич был золотистый цвет ее глаз. Он приводил в неописуемый восторг искателей приключений, ему страшно завидовали скряги. Порой в глазах Блайт светился холодный блеск монет, а иногда они пылали жаром предзакатного солнца. Обрамленные густыми ресницами, эти глаза доставляли их обладательнице немало хлопот. В прежние времена Нана Вулрич частенько подзывала к себе маленькую Блайт и подолгу всматривалась в ее золотистые глаза с тем, чтобы потом критически заявить:

– Будем надеяться, они все-таки потемнеют.

Откровенно говоря, Нана никогда не одобряла ни нелепый цвет глаз своей внучки, ни бесстыдный рыжеватый оттенок ее пышных волос. «Оттенок шлюх» – так она его называла, утверждая, что он достался Блайт от ее очень белокурой, очень «французской» матери, которую Нана также не одобряла. Признаться, Нана даже обрадовалась возможности снова взять в свои руки бразды правления, после того как ее красивая невестка оказалась «настолько глупа», чтобы умереть, оставив пятилетнюю дочурку и обезумевшего от горя мужа.

С тех пор в доме Вулричей воцарился закон добродетели. По мере того как Блайт взрослела, она должна была неукоснительно соблюдать строгий распорядок дня и вырабатывать в себе такие качества, как сдержанность, способность к самоотречению и ответственность. Она рано стала самостоятельной, а вскоре и вовсе превратилась в единственную опору для всей семьи. Блайт пришлось научиться шить, поскольку Нана терпеть не могла этого занятия; она научилась быстро считать, так как цифры вызывали у Уолтера головную боль. Блайт сама стирала свою одежду и растапливала камин у себя в спальне, потому что служанки всегда были загружены работой. Мало-помалу она научилась экономно вести домашнее хозяйство, что оказалось немаловажно, поскольку уже тогда появились первые признаки надвигающегося разорения. Да, пожалуй, именно ответственность за других стала главным предназначением Блайт в этой жизни, ибо, как верно подметила Нана, у внучки оказались вполне подходящие для такой миссии плечи.