Джин Юинг - Иллюзия

Фрэнсис видела в Индии, как английские офицеры упражнялись в фехтовании. Это происходило еще до того, как они с отцом отправились в свое последнее путешествие в горы. Это было красивое и благородное зрелище, напоминающее смертельно опасный танец и имевшее свои странные, но строгие правила. Здесь же все было совершенно по-другому. Фрэнсис дрожала, вжавшись в оконный проем. От страха к горлу подступала тошнота. Здесь веяло дыханием смерти.

Найджел перехватил нож левой рукой. Его кровоточащая правая рука безжизненно повисла. Лэнс вновь перешел в наступление, яростно нанося удары дававшей ему некоторое преимущество ножкой стола. Они дрались, взмокнув от пота и тяжело дыша, топча разбросанные бумаги, ломая мебель и переворачивая чемоданы. С рычанием противники упали на пол и катались среди обломков и мусора. Грязь и пыль покрывали их лица, руки, белые рубашки и черные сапоги. В конечном итоге Лэнс оказался наверху. Тяжело дыша, он сидел на бедрах Найджела, и его ангельское лицо исказили ярость и боль. Он прижал раненую руку Найджела ножкой стола и наступил ногой на запястье его другой руки.

Найджел смотрел на него со странным безразличием.

– Это единственное, что я не могу отдать тебе, Лэнс. Залитое слезами лицо Лэнса внезапно скривилось. Фрэнсис пришел на память один рисунок, который она видела в Индии. Там были изображены любовники в момент наивысшего наслаждения, которое было таким острым, что больше походило на боль.

– Я ненавижу тебя! – выдохнул Лэнс и занес нож. Его рука описала дугу над шапкой белокурых волос, и он со всей силой направил клинок в сердце Найджела.

Послышался скрежет стали о сталь. Найджел выгнулся, освободил раненую руку и перехватил ею нож. Его окровавленная рука метнулась подобно молнии. Стальной клинок отразил удар. Нож противника отлетел в сторону, а Найджел двинул носком сапога по локтю Лэнса. Приглушенно вскрикнув, Лэнс рванулся в сторону, пытаясь дотянуться до ножа. Найджел мгновенно бросился на него. Они катались по полу, пуская в ход все, что только возможно: колени, локти, ноги. Лэнс тоже был упорным бойцом, прошедшим хорошую школу.

Наконец Лэнсу удалось добраться до ножа. Он присел, изготовившись к прыжку. Найджел сделал обманное движение. Стараясь достать его, Лэнс споткнулся о разбитый столик и на мгновение потерял равновесие. Найджел поймал его запястье, припечатал его ладонь к стене и нанес безжалостный удар в пах. Со сдавленным криком, Лэнс выронил нож и, всхлипывая, скорчился на полу.

Найджел шумно дышал, удары сердца гулко отдавались у него в ушах.

– Ты же знаешь, что я не предавал ее, Лэнс. Это безумие.

– Тогда кто? – Лэнс смотрел на него сквозь пелену слез и пыли. – Кто, черт побери, сделал это?

– Не знаю. Господи, я не знаю! Но мне точно известно одно: все эти бумаги – фальшивка. Это была ловушка.

Лэнс пристально вглядывался в его лицо. Он все еще хватал ртом воздух.

– Ловушка?

– Просто еще один дьявольский поворот винта, вот и все. Разве ты не видишь во всем этом систему? Какими бы грязными ни были мои руки, я не предавал Катрин, и ты это знаешь. Ты ставишь себя в дурацкое положение, черт побери.

Лэнс, морщась, поднялся на ноги.

– С самого начала мне от тебя нужно было только уважение и ничего больше. Ты мне можешь дать хотя бы это?

Найджел попятился. Он был весь в крови и пыли. Как, черт возьми, все это должно было подействовать на Фрэнсис?

– Ради всего святого, ты можешь хотя бы на время заняться своими чувствами! Иди домой, Лэнс.

Лэнс подобрал свой камзол и шляпу и, пошатываясь, вышел из комнаты.

Фрэнсис отвернулась. Она выглядела такой хрупкой и ранимой. Изящная линия ее плеч и талии казалась необыкновенно нежной – символ красоты и благородства, всего того, что нуждается в защите. Найджел не находил в себе сил принести извинения или прикоснуться к девушке.

Наконец он заговорил. Честно и прямо.

– Мне жаль, что вы были вынуждены присутствовать при этой сцене.

– Оставьте меня одну, – ответила Фрэнсис.

Кровь стекала по его предплечью, оставляя причудливые узоры на кисти руки.

– С самой первой нашей встречи, Фрэнсис, мне нечего вам предложить, кроме извинений. Мне очень жаль, Фрэнсис. Я прошу прощения за все… за все это проклятое дело, в которое я вас втянул. Вы могли бы не… О, черт бы его побрал!

Она повернулась и с отчаянием взглянула ему в лицо.

– Вы довели Лэнса до грани безумия! Зачем? Зачем вы это делаете?

У него больше не было сил скрывать свою горечь.

– А вы не думаете, что Лэнс сам должен определять свою судьбу?

Ее дыхание тоже участилось. Шелковые одежды на ее груди трепетали в такт взволнованному дыханию.

– Боже мой! Вы все одинаковы. У вас за пазухой всегда камень, а за плечами – смерть. Я больше этого не вынесу!

Голос ее был искажен мукой. Найджел осознавал всю глубину ее отвращения и собственного стыда. Тем не менее он отчаянно хотел, чтобы она поняла.

– Я должен был научиться драться, Фрэнсис.

– Но я считала, что на дуэли существуют определенные правила… какие-то вещи, неприемлемые для джентльмена.

На мгновение он подумал, что мог бы найти какие-нибудь оправдания, но затем почувствовал, что устал от двусмысленности.

– Нет никаких правил. Этому меня научили казаки. Тут нечем гордиться, но война не похожа на салонные игры.

Девушка ничего не ответила. Найджел посмотрел ей в лицо и увидел на ее щеках слезы. Избегая его взгляда, она отвернулась. Ему страстно хотелось подойти к ней, обнять, успокоить. Нелепость этой мысли поразила его и заставила сказать правду.

– Я не могу избавить мир от крови. Не могу исправить все несправедливости или спасти народы от уничтожения. Я искал лучшее применение своим способностям, но иногда все пути ведут к катастрофе. Я пытался творить добро, даже когда результат оказывался противоположным. У меня не было желания тренироваться для участия в кровавой бойне, но, Боже милосердный, вы должны были видеть, что я контролирую себя. Мне не хотелось драться с ним. И если бы я желал его смерти, то Лэнс был бы уже мертв.

Ее лицо было все в капельках слез, голубые глаза ярко блестели.

– Я знаю. Именно это и пугает меня.

Почему все это так больно? Она нравилась ему. Он уважал ее. Всеми фибрами своей души он хотел ее. Неужели эти три вещи могут сложиться во что-то такое, что он не может разрушить, чем не может управлять? Найджел опустился на сундук. Он почти не замечал, что рука его все еще болит, хотя кровотечение остановилось. Рана была поверхностной. Он делал вид, что серьезно ранен только для того, чтобы обмануть Лэнса.

– Мое самообладание? Боже милосердный! Я не понимаю.

– В вас преобладает разум, не правда ли? Вы умерли для чувств. Вас интересуют лишь ваши проклятые дела. Вы сказали, что война не похожа на салонные игры. А любовь? Любовь – это салонная игра?