Джоанна Линдсей - Дьявол, который ее укротил

Она тоже легла: Рейфел убедился в этом, прежде чем уйти к себе. Втайне он опасался, что она может попросту сбежать, исключительно из глупого стремления доказать свою правоту.

Но и сам он вопреки надеждам не смог уснуть.

Не стоило ему под огнем ее ярости принимать оборонительную позицию. Из-за этого Рейфел и не сказал ей всей правды. Он не собирался держать в тайне свое пари с Дунканом. Но стоит ли Офелии знать, что решение перевоспитать ее возникло из-за пари? Нет, разумеется. Того, что он сказал ей, вполне достаточно, чтобы трудиться вдвоем над совершенствованием ее характера… когда Офелия перестанет злиться. Когда признает, что ее поведение возмущает всех… кроме нее самой. Дункан прав: она явно считает, что ей нечего стыдиться и что в ее поведении нет ничего предосудительного. Но возможно, Офелия никогда не посмотрит на себя со стороны. Не поймет, какими кажутся ее поступки окружающим.

Боже, неужели он ищет для нее оправданий? Снова его мучают эти проклятые сомнения!

Он не рассчитывал на то, что ему будет так трудно игнорировать ее поразительную красоту. Он предпочел бы восхищаться Офелией. Не враждовать с ней. И рад был бы зацеловать ее до умопомрачения, вместо того чтобы… откуда, черт возьми, взялась эта мысль?

Но он знал. И потребовалось нечеловеческое усилие воли, чтобы она не заметила, как его влечет к ней. Впрочем, Рейфел был уверен, что это скоро пройдет. Теперь, когда он понимает, что послужило пищей для его сомнений, можно предпринять необходимые шаги, чтобы… да, это сработает! Лучше вообще не смотреть на нее. Таким образом они добьются многого, и без особых трудов.

Повернувшись на бок, Рейфел всадил кулак в подушку. Черт, как же он презирает себя за мысли, которые не дают спать.

– Почему вы это делаете?

Рейфел не остановился на пути к обеденному столу. Не взглянул на Офелию, в одиночестве сидевшую за завтраком. Должно быть, специально его дожидалась. Интересно, сколько времени ей пришлось провести здесь до его появления? На тарелке лежала только корочка тоста.

– Не возражаете, если перед тем, как мы начнем, я сначала поем?

– Возражаю.

– В таком случае это самое подходящее время, чтобы попрактиковаться во вчерашнем уроке, не так ли?

Заслышав его голос, в комнату вошла Нэн с большим блюдом. Она и Бет, ее мать, прибыли вчера вечером, как раз чтобы успеть подать холодный ужин. Порядочные, чистоплотные деревенские жительницы, они были рады помочь по дому.

– Завтрак не слишком обилен, милорд, – предупредила Нэн, ставя перед ним блюдо. – Мой отец отправился на рынок, чтобы пополнить запасы, но скорее всего вернется только поздно вечером или завтра утром. Здесь хватит еды на несколько дней, но ничего изысканного не ждите.

– О, не стоит извиняться, – улыбнулся Рейфел, – тем более что мы не предупреждали о визите.

Нэн кивнула и поспешила назад, на кухню. Офелия нервно барабанила пальцами по столу. Рейфел уставился на ее руку.

– Я не назвал бы это терпением, – заметил он.

– Я уже предупреждала, что у меня такового нет. Это один из моих недостатков, существование которого я готова признать. Никакого терпения.

По крайней мере хотя бы тон ее был сдержанным… пока.

– Так вы признаете это недостатком? Не хотели бы избавиться от него?

– Может, и хотела бы, но в вашей помощи не нуждаюсь! – отрезала она.

Рейфел намазал маслом ломтик свежеиспеченного, хорошо поджаренного хлеба.

– Сколько вам лет? Восемнадцать? Девятнадцать? И все еще не знаете, что такое терпение? Вы действительно нуждаетесь в помощи. И я готов выступить в роли наставника.

– Вернее, в роли дьявола, не так ли?

Рейфел с усмешкой взглянул на нее:

– Меня обзывали и похуже. И да, я уверен, что вы будете всячески проклинать меня. Но пока что смиритесь и с благодарностью примите мою помощь.

Офелия фыркнула. Рейфел расхохотался:

– Ладно, согласен, благодарности тут излишни.

Теперь в ее взгляде светилась откровенная злость. Рейфел пожал плечами и продолжал игнорировать ее, вернее, пытался. Лучше заняться едой. По крайней мере будет хоть на что смотреть. Черт, сегодня утром она выглядела ослепительной, в розовом тюлевом утреннем платье с сиреневой отделкой. Ни одного выбившегося из прически волоска. Только у висков кудрявятся несколько трогательных локончиков. Были ли моменты, когда она не казалась олицетворением неземной красоты? Гнев, во всяком случае, ее не портил.

– Где ваша тетя? – неожиданно спросила она, продолжая постукивать по столу.

– Думаю, прячется, чтобы не видеть вашей кислой физиономии.

– А вам обязательно оскорблять меня каждой своей фразой? – процедила она.

– Разве я оскорблял вас? Интересно, почему бы это? – лениво осведомился он, заметив, что ее щеки чуть порозовели. Сейчас она стала еще красивее. Зря она не румянится… нет, не зря. Пусть уж лучше не пытается ничем себя приукрасить. Она и без того неотразима.

Неуместные мысли смягчили его настолько, что он потрудился объяснить:

– Она редко появляется до полудня. И хотя наверняка проснулась, любит проводить утро в одиночестве, со своим вязанием. Кроме того, она заядлая читательница. Вот и предпочитает собственное общество. Не сомневаюсь, что один из ее сундуков был набит книгами.

– Спасибо, но я не нуждаюсь в таком обилии информации.

– Не привыкли к обыкновенной беседе, которая не посвящена исключительно вам?

Румянец стал ярче. Вот оно! Наконец-то хоть что-то лишило ее неземного сияния и придало более нормальный вид. Вот почему она не пользуется косметикой! Чуть больше, чем нужно, и на щеках словно выступают красные лихорадочные пятна!

Пытаясь хоть немного отвлечься от ее лица, он пробормотал:

– Надеетесь перетянуть ее на свою сторону? Можете не трудиться. Она – мой неизменный союзник.

Офелия не стала ничего отрицать:

– Вряд ли она сумеет примириться с тем, что вы творите!

– Ей ни к чему в это вмешиваться. Эсме знает, что ваши родители дали мне свое благословение, и этого для нее вполне достаточно. Как, впрочем, должно быть, и для вас.

– Благословение, которое вы обманом выманили у моего отца, пользуясь его смехотворным благоговением перед более высокими, чем у него, титулами.

Он услышал нотки горечи в ее голосе. Как всегда, стоит ей упомянуть об отце. Очевидно, Офелия не слишком любила своего родителя. Но и граф Деруич вряд ли питал большую любовь к дочери, если пытался принудить ее к замужеству, которого та явно не желала.

Офелия не ждала ответа и продолжала молчать. Даже рука спокойно лежала на столе. Однако она не спускала взгляда с Рейфела, отчего тот испытывал странную неловкость. Он вдруг вспомнил, как беззастенчиво она флиртовала с ним в Саммерс-Глейд, до повторной помолвки с Дунканом. В то время ему пришлось предупредить ее, что в его семье мужчины добиваются женщин, а не наоборот, и что они терпеть не могут притязаний навязчивых, пытающихся поймать жениха дам. Однако Офелии он, очевидно, нравился. Иначе она не стала бы с ним кокетничать. Впрочем, это произошло до выговора, который она от него получила. Тогда Рейфел был в бешенстве, услышав ее намеки на то, что Сабрина – его любовница.