Сьюзен Виггз - Прими день грядущий

Хэнс уже не раз слышал об этом, поэтому лишь нетерпеливо поморщился, но мать рассказала ему и другое: о Пруденс Мун и Эдмунде Бримсби.

Все это время Хэнс сидел неподвижно, его лицо словно превратилось в застывшую маску.

– Она любила его, Хэнс, и не переставала любить до самой смерти.

– Она была шлюхой, – ровным голосом произнес Хэнс.

Вне себя от гнева, Рурк схватил сына за шиворот и, как следует, встряхнул.

– Не смей! – приказал он. – Не смей никогда так говорить о Пруденс!

– Но это так и есть. Только благодаря тебе она не умерла в позоре. Полагаю, за это я вас тоже должен благодарить?

Рурк отпустил Хэнса и провел рукой по волосам. Он и сам боялся спросить себя: поженились бы они с Пруденс, если бы ему было известно, что она носит под сердцем чужого ребенка?

– Ты член нашей семьи, – произнес он вслух. – Я никогда не думал о тебе иначе, как о собственном сыне.

Хэнс перевел разговор на другую тему и до тех пор расспрашивал о человеке, который был его отцом, пока Женевьева не рассказала ему все, что знала сама. После этого он ушел.

Даже спустя несколько часов после того, как они утром покинули свою огромную кровать, Мария продолжала ощущать на губах вкус Люка.

Она понимала, что это выглядит глупо, но не могла согнать со своего лица счастливую улыбку. Целый день ее не покидало чувство легкости и невесомости. Мария буквально летала, едва касаясь ногами земли, и даже боялась поверить в собственное счастье.

Вот уже три месяца они жили с Люком на его ферме. И за это время он стал такой же неотъемлемой частью ее существования, как сердце или как тот маленький комочек жизни, который, Мария уже не сомневалась, рос в ней.

Почти неделю или две ее беспокоили тошнота и тянущие боли, но это были хорошие признаки, потому что они подтверждали смутные подозрения.

Взяв за руку Гедеона, Мария направилась вверх по пологому склону на пшеничное поле, где работал Люк. Девушки мисс Нелли научили ее в свое время готовить и печь, и Марии очень хотелось угостить Люка еще теплой буханкой хлеба, которую она несла в корзине.

Женщина остановилась на краю поля и с минуту наблюдала за мужем, откровенно любуясь им. Только Люк мог до такой степени выглядеть единым целым с землей, на которой работал. Он всегда точно знал, что и где выращивать, и никогда бы не посадил картофель на жирной низменной земле, которая уродит пшеницу высотой в семь футов. Люк обладал каким-то врожденным даром земледельца, чутьем земли и времени.

Усиливающаяся жара июньского лета заставила Люка снять рубашку. Солнце так сияло на его напряженном от работы мускулистом теле, что у Марии неожиданно пересохло во рту, а на глазах выступили слезы, которые она всегда презирала. Обрамленное копной медных волос лицо Люка выглядело необычайно красиво.

Заметив Марию, Люк послал ей улыбку, за которую она была готова отдать жизнь и которая говорила красноречивее слов, как он любит ее.

Гедеон побежал вперед и бросился в крепкие объятия Люка.

Мужчины – большой и маленький – давно уже стали верными друзьями и отлично понимали друг друга. На добрую снисходительность Люка мальчик отвечал преданной любовью.

– Сегодня я пойду собирать камни, – с гордостью сообщил Гедеон. – Мария пообещала помочь мне, и уже завтра ты сможешь есть мамалыгу из настоящей индейской миски!

– Это было бы просто здорово!

– А как же ленч? – спросила Мария.

– Ей-богу, – взмолился Гедеон, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. – Я еще не проголодался после завтрака. Можно мне сейчас пойти в лес? Ну, пожалуйста.

– Хорошо, иди, – согласилась Мария. – Начни собирать в лесу на берегу ручья, а я скоро присоединюсь к тебе.

Люк и Мария с любовью наблюдали, как чуть ли не кубарем скатился он с холма и углубился в лес. Затем Люк надел рубашку и сделал несколько жадных глотков из фляги с водой, которую всегда держал под рукой. Наконец дело дошло и до хлеба.

Откусив приличный кусок, он широко улыбнулся:

– Так вот чем ты занималась все утро! А я-то думал, что ты пишешь!

– Я и статью для мистера Брэдфорда успела закончить, – с довольным видом сообщила Мария.

Люк смахнул с губ крошки и поцеловал жену в волосы.

– Ты превосходная писательница и готовишь отлично. Я очень горжусь тобой, да и ты, судя по всему, тоже.

Мария взяла руки Люка в свои и пристально посмотрела ему в глаза.

– Я, действительно, очень горда, но причина здесь в другом.

Он нахмурился, заметив, что она стала серьезной.

– Я жду ребенка, – с этими словами Мария поднесла к губам его руку и поцеловала.

Несмотря на то, что это было естественным результатом их любви, наполнявшей восторгом все ночи, Люк изумленно выдохнул. Все его самые неотразимые улыбки вмиг поблекли по сравнению с той, которую он подарил Марии, обнимая ее.

– Любимая, – прошептал он ей в волосы и начал покрывать лицо жены такими страстными поцелуями, что вся работа в этот день прекратилась бы, дай она ему волю.

Мария неохотно отстранилась.

– У нас еще слишком много дел, – вздыхая, проговорила она. – Гедеон, наверно, уже ушел на полмили вверх по ручью.

Люк помог жене подняться, затем нагнулся, чтобы сорвать совершенной формы маргаритку, выросшую на краю поля. Он вложил цветок в руку Марии и обнял ее, нежно целуя напоследок.

– Ночью мы закончим то, что начали сейчас, – весело и нежно прошептал Люк ей на ухо.

Мария покраснела и отстранилась:

– Люк Эдер, если ты так хорошо знаешь, что тебе нужно…

– То что? – с вызовом подхватил Люк.

– То ты сделаешь это! – выкрикнула она, сбегая с холма. Вслед ей раскатисто смеялся Люк.

Хэнс гнал лошадь до тех пор, пока та не задрожала и не начала протестующе фыркать. Только заметив, как она вспотела, он пустил ее шагом. Хэнс разгневался еще больше, осознав, что почти загнал это прекрасное животное. Он должен был знать, что ни одна лошадь не сможет бежать так быстро, чтобы унести его от собственных мыслей. Две кварты виски также не избавили Хэнса от ощущения предательства.

Пробираясь сквозь густой лес, заросший папоротником и цветущим горным лавром, он с яростью выдернул какое-то растение, но это не принесло ему облегчения. Тогда Хэнс отхлебнул большой глоток виски из фляги, но рот настолько привык к спиртному, что оно даже не обожгло. Выругавшись, он с яростью отшвырнул флягу.

Проблема заключалась в том, что ему было не на ком и не на чем выместить злобу и обиду. Родная мать давно умерла. Рурк и Женевьева настолько бескорыстны, что их трудно в чем-то обвинить. Даже Нел Вингфилд не являлась причиной его страданий. Ее единственная вина заключалась в том, что она сказала правду, которую так тщательно скрывали любящие родители.