Сильвия Дэй - Не искушай меня

– Господи, что нам делать?

В замке с другой стороны повернулся ключ. Маргарита стремительно обернулась, закрывая дочь своим телом.

Дверь открылась, и в комнату вошел Сен-Мартен.

Стараясь сохранить равновесие в шаткой карете, Саймон встал, крепко держась за бортик окна. Торопливо переоделся в бриджи Эддингтона. Дорога до дома Соланж Тремблей не заняла много времени, но сейчас каждая минута пути казалась ему вечностью.

С благословения родителей девушки он мог теперь ухаживать за своей драгоценной Линетт. Он мог ее пестовать, он мог делать все, что положено делать жениху; старающемуся завоевать сердце своей избранницы. Теперь, когда он избавил их от врага, так долго отравлявшего им жизнь, они пересмотрят к нему отношение.

– Быстрее! – крикнул он вознице.

Он сел на пол и натянул сапоги. Он тяжело дышал от волнения и тревоги.

«Господи, храни ее».

Исполненный мрачной решимости, он потянулся за кинжалом.

– Это вы, Эспри? – спросил Эддингтон, не отводя взгляда от черного дула, направленного ему в грудь. Мужчина, что держал его на мушке, был высок и широк в плечах, примерно одного с Куинном роста, но только глаза его были холодными и мрачными.

Тьерри едва не рычал от ярости.

– Где, черт возьми, Куинн?

– Явно не здесь.

– Проклятие! – Он злобно уставился на Эддингтона. – Если бы я раньше знал, кто она такая, то давно бы разбогател.

– Сожалею о вашем разочаровании, – растягивая слова, сказал Эддингтон. – Возможно, я могу заменить вам Куинна?

– Мне нужно, чтобы ее убил Куинн! – рявкнул Тьерри, ткнув пистолетом чуть повыше плеча Эддингтона.

– Хм… – Эддингтон понимающе кивнул. – Ясно. Английский шпион убивает французскую шпионку. В этом ведь нет ничего странного, верно?

– Может, не стоит его злить? – сказала мадемуазель Байо. – У него оружие.

– Я вижу. И что нам остается делать? Если он не Эспри, какая нам от него польза?

– Кто вы? – рявкнул Тьерри.

– Друг Куинна.

Тьерри был в ярости.

– Идите в спальню.

Эддингтон последовал за мадемуазель Байо – она показывала ему дорогу. Он раздумывал над тем, что, возможно, и не стоит дальше привлекать Куинна к работе. За последние несколько месяцев Саймон успел впутаться в целый ряд пренеприятнейших историй, что значительно снижало его ценность как шпиона. В конце концов, что это за шпион, о котором все знают, что он шпион? И что это за солдат, который втягивает своего командира в такую вот опасную заваруху?

Они едва успели зайти в спальню, как за спиной у Эддингтона раздался грохот, после которого последовал звук, напоминающий рев подбитого зверя. Эддингтон стремительно обернулся, готовый защитить себя и мадемуазель Байо. Но, обернувшись, нос к носу столкнулся с мистером Джеймсом, – в руках его был тяжелый серебряный канделябр.

Тьерри сполз на пол. Рука его разжалась, пистолет выпал и оглушительно выстрелил.

– Эдвард! – Мадемуазель Байо бросилась к нему, и он прижал ее к себе.

– Простите меня, – хрипло сказал он. – Я спешил, но все равно не успел.

Эддингтон нахмурился.

– Вы не мадемуазель Байо? – спросил он.

Она улыбнулась:

– Я – мадемуазель Байо. Но только я не Линетт.

Маргарита вскрикнула, увидев Сен-Мартена и того, кто вошел следом за ним, вернее, того, кто втолкнул Сен-Мартена в комнату. Этим вторым был де Гренье. В руке у виконта был пистолет, дуло которого упиралось маркизу в спину.

У Маргариты от ужаса перехватило дыхание.

– Филипп, – прошептала она, встретившись взглядом с бывшим любовником.

Сердце ее разрывалось от боли. За спиной у Маргариты вскрикнула Лизетт и, схватив мать за руку, оттащила от Сен-Мартена. Она защищала мать, хотя все должно было быть наоборот.

Все эти годы… Она допустила, чтобы дети ее росли под одной крышей с чудовищем.

– Только посмотри, кого я обнаружил возле дома, – злорадно растягивая слова, сообщил де Гренье. – Должен сказать, что на такую удачу я даже не рассчитывал. Я думал, что пройдет еще по меньшей мере два часа, прежде чем я смогу его сюда заманить.

– Зачем? – дрожащим голосом спросила Лизетт.

– Чтобы убить тебя, моя деточка, – раздельно, с нажимом, словно втыкая каждое слово ножом в сердце, ответил де Гренье.

– Нет! – Маргарита раскинула руки, защищая свое дитя. – Как ты можешь? Она твоя дочь!

От улыбки де Гренье мороз пробежал по коже.

– Нет, она не моя дочь. Ты, верно, считаешь меня дураком. Даже если бы она того захотела, и то не смогла бы больше походить на Сен-Мартена.

Маргарита вскинула голову и встретилась глазами с Филиппом. Он во все глаза смотрел на Лизетт и выражение удивления и радости разгладило скорбные складки, что оставили годы на его лице. Глаза его наполнились слезами. Вот он, настал долгожданный момент, увы, омраченный трагедией.

Маргарита с мольбой во взгляде посмотрела на мужа.

– Ты растил ее, – сказала она. – Ты видел, как она из ребенка превратилась в женщину. Ты всегда был для нее отцом, другого отца она не знала.

– Ты даже не представляешь, какое я получал от этого удовольствие. – Глаза его блеснули злобой. – Знать, что я имею все, чего лишен Сен-Мартен, чем он дорожит в жизни: женщину, которую он любит, и дочерей, которых он зачал. Пользовать его жену, а потом убить ее – это тоже было приятно, но удовольствие оказалось преходящим. А вот держать тебя при себе постоянно – вот оно, истинное наслаждение.

Филипп издал полурык, полустон, и Маргарита вздрогнула – столько злобы было в этом звуке.

– Вы и есть Эспри, – сказала Лизетт, крепче сжимая руку Маргариты.

– Все было бы прекрасно, – сказал де Гренье, – если бы ты не восстала из мертвых. Я убью Дежардана, когда покончу со всем этим. Это он все испортил своими махинациями.

– Саймон был прав, – тихо сказала Лизетт. – Я даже сказать не могу, как мне жаль, что он оказался прав.

Что-то в тоне Лизетт заставило Маргариту похолодеть от ужаса. Атмосфера этой комнаты была странной, полной зловещих потоков, невидимых водоворотов, чем-то таким, что порождало ощущение нереальности, зыбкости. В этой зыбкой реальности исчезали ориентиры. Маргарита уже не понимала, кто есть кто в этой комнате. Право, не сон ли это все?

– О чем, черт возьми, ты говоришь? – Де Гренье пнул Филиппа в спину.

Филипп споткнулся, но не упал. Повернувшись к де Гренье лицом, он встал перед Маргаритой, заслонив ее своим телом, как та, в свою очередь, защищала собой Лизетт. Сердце ее переполняла благодарность к человеку, сохранившему в своем сердце любовь к ней на протяжении двадцати лет разлуки, к тому, кто готов был защищать ее ценой собственной жизни. И в то же время сердце ее сжималось от страха за него, от страха потерять его, на этот раз навсегда.