Дениза Иган - Грешная женщина

– Слабых сердцем? – воскликнула она, не то всхлипнув, не то засмеявшись. – Милостивый Боже, три покойных мужа за три года, Уорд! А ведь мне всего двадцать один год!

– Это, безусловно, рекорд. Однако я и здоровьем не слаб, и не юный болван.

Экипаж замедлил ход. Лицо Морган снова приняло затравленное выражение. Она глубоко вздохнула, выглянула из окна и сказала:

– Ты – бостонский аристократ, женатый на скандальной леди. Именно этого я и пыталась избежать – не хотела, чтобы твое имя и дальше смешивали с грязью. – Ее голос дрогнул, дрогнуло и ноющее сердце Уорда.

– Я никогда…

Кучер открыл дверь, оборвав слова Уорда. Этот разговор не предназначался для чужих ушей.

Морган стояла около двойной двери, ведущей в гостиную. Дворецкий, положив руку на дверную ручку, ждал, когда она соберется с силами. Уорд здорово удивил ее тем, что привез в Филадельфию Мейв и весь гардероб Морган. Поплакав от радости встречи, Морган и Мейв выбрали самое консервативное шелковое платье из всех, чтобы спуститься к Эдварду и его гостям, – изумрудно-зеленое, с двумя оборками, отделанными черной тесьмой; с застежкой впереди до белого кружевного воротника, с умеренно широкими рукавами и девственно-белыми нижними рукавчиками. Мейв уложила волосы Морган в строгий узел, украшенный простой черепаховой шпилькой. Внешне Морган выглядела как настоящая английская леди, даже накинула черную шелковую шаль, словно платья было недостаточно, чтобы подчеркнуть ее благопристойность. «Роб мог бы мной гордиться», – подумала Морган, изогнув в усмешке губы.

А здесь ли Роб? О, как ей хотелось увидеть его лицо, ощутить его пусть прохладную, но поддержку! Мейв толком ничего о гостях Эдварда не знала, сказала только, что Уорд путешествовал с кучей народа, в том числе с каким-то человеком в шляпе. Наверняка это Роланд Хатауэй, который поклялся покончить с их браком. Уорд, похоже, вполне готов последовать его совету.

– Мадам? Они ждут, – напомнил дворецкий.

– Да. Да, разумеется, ждут. Ну что ж, ладно. Пожелайте мне удачи!

Он нахмурился, но открыл дверь и объявил о ее приходе. Дрожа, Морган собралась, призвав на помощь всю свою вышколенность, высоко подняла голову и вошла в комнату.

Первое же лицо, на которое упал взгляд, заставило Морган замереть на месте. Реджи!

– О Боже, Реджи! – изумленно вскричала она и, как на крыльях, полетела к нему, чтобы упасть в любящие объятия брата. Темная шерсть костюма и знакомый запах его любимого нюхательного табака – Морган окружили сладкие воспоминания.

– Морган, дорогая моя, – произнес он своим добрым голосом. – Ну, не плачь, будь хорошей девочкой.

– Я и не плачу, – ответила Морган, подняв голову. По щекам ее катились слезы. – Ну ладно, – то ли икнув, то ли засмеявшись, согласилась она. – Чуть-чуть плачу. Но, Реджи, что ты здесь делаешь? О, как я по тебе скучала! Обними меня еще раз, даже если я окончательно изомну твой костюм.

– Я потом переоденусь, – засмеявшись, пообещал он и снова притянул ее к себе. Морган почувствовала, как взволнованно он дышит. Через мгновение, ощутив, что на нее смотрит множество глаз, а вокруг приглушенно разговаривают, она попыталась отстраниться, но Реджи не отпустил.

– Подожди, дорогая. Еще чуть-чуть.

Наконец он отпустил Морган и внимательно посмотрел на нее сквозь монокль. Чувствуя комок в горле, она заметила, что глаза брата покраснели.

– Какое прелестное платье! Ты надела его ради меня? Или, может, ради своего мужа? Тебе должно быть стыдно дорогая. Со времени нашей последней встречи ты четыре раза выходила замуж!

Фыркнув, Морган вытерла глаза.

– Да уж, приключений мне хватило.

В комнате раздался веселый смех, и Морган оторвала взгляд от брата. Ища источник смеха, она заметила, что находится в большой комнате со множеством окон от пола до потолка, задрапированных золотистым шелком. Комната была обставлена красивой резной мебелью розового дерева. На одном из диванов сидели Эми и Эдвард, У другого дивана стоял Роланд Хатауэй. Глаза его светились весельем.

– Прошу прощения, миссис Монтгомери, – произнес он – но мне кажется, «приключение» – это слишком сдержанно сказано.

– Я рада, что смогла позабавить вас, сэр, – язвительно ответила Морган.

– Что ж, это самое малое, что вы могли сделать – если учесть тот танец, в который вы вовлекли всех нас, – сказал он, направляясь к ней и обнажая в широкой улыбке ослепительно белые зубы. – И все же я рад видеть вас в полном здравии. – Он низко поклонился Морган и взял обе ее руки в свои.

– Сэр, – со сдержанным смешком сказала Морган, – мне кажется, вы ужасный любитель пофлиртовать.

Уорд покинул свое место около огромного, выложенного мрамором камина и подошел к ним.

– Так и есть, Морган. В том числе и со своей, женой! – хмыкнул он.

– С женой?

– Да, – ответил Ро и через всю комнату подвел Морган к высокой белокурой женщине, чопорно сидевшей на диване. – Моя жена, Фрэнсис Хатауэй, мэм, – самая красивая женщина на свете, как вы, разумеется, видите, и поэтому я приношу ей свои извинения по нескольку раз на день. А даму, которая сидит рядом с ней, вы, конечно, знаете.

К тому времени как Ро закончил говорить, Морган полностью утратила к нему интерес. Ее глаза с недоверием расширились. Она смотрела на собственную мать, взиравшую на нее своими холодными сапфировыми глазами. У матери на руках лежал малыш в белой распашонке. Ли.

– О! – ахнула Морган. Глаза ее наполнились слезами. Она опустилась перед матерью на колени. – О, он такой красивый! – Осторожно, чтобы не разбудить сына, Морган протянула руку и легко провела пальцем по нежной пухлой щечке. Ли вскинул маленькую ручку.

– Он очень красивый, правда, Морган?

Она подняла голову. Невероятно – в глазах матери стояли слезы и светилось тепло. Множество эмоций раздирали душу Морган – гнев, обида, тоска…

– Он так вырос, пока я его не видела!

– Насколько я понимаю, прошло всего две недели. Вряд ли он сильно изменился.

– Я… я думала, что больше никогда его не увижу.

– В мире есть и более ужасные вещи, дорогая. Но я полагаю, что ты это уже поняла, да?

Снова почувствовав досаду, Морган встала и посмотрела на мать сверху вниз. Ей хотелось сорвать на ней все свои обиды, те, что затмевали добрые чувства.

– Нет, мама, этого я не поняла. Нет ничего страшнее потери ребенка, – холодно ответила она. – А где отец? Я потрясена тем, что он позволил вам приехать сюда.

В глазах матери отразилась боль, но она быстро с ней справилась – сказывалось строгое воспитание, которое она пыталась в свое время привить и Морган.

– Он умер.

– Умер? Когда?

– Семь недель назад.

– Так, значит… – начала Морган, пытаясь найти в своем сердце хоть какие-то чувства – печаль, угрызения совести сожаление, хоть что-нибудь. Но ничего не находила, кроме некоторого облегчения. Отец умер для нее давным-давно. Нет, это неправда. Для нее он никогда по-настоящему и не жил. – Значит, это не мятеж?