Карин Монк - Пленник

Инверари, Шотландия

Зима 1861 года

Он с усилием открыл один глаз. Терзаемый болью и горячкой, он смутно различал окружающее.

– Добрый вечер, ваша светлость. – В кулаке толстяка надзирателя угрожающе звякнули наручники. – Как спалось?

Хейдон настороженно посмотрел на него, однако промолчал.

Надзиратель засмеялся, оскалив гнилые зубы:

– Сегодня вечером мы тихие, а? – Грязным башмаком он подтолкнул тарелку с застывшей кашей, стоявшую на полу возле кровати Хейдона. – Что такое? Вам не нравится ужин, милорд?

– Пусть мальчик съест. – Хейдон кивнул на тощую фигурку, скрючившуюся на ледяном полу.

Худенький мальчик даже не потрудился поднять голову – так и сидел, обхватив колени руками.

– Что скажешь, а? – повернулся к нему тюремщик. – Хочешь набить живот ужином его светлости?

Тут Джек наконец-то поднял голову. В его серых глазах сверкала неприкрытая враждебность, а на смуглой щеке белел тонкий шрам.

– Нет.

Надзиратель снова засмеялся. Тюремные порции были скудными, и он знал, что мальчик очень голоден.

– Упрямишься, щенок, а? Ни от кого ничего не принимаешь, только воруешь? Воровство у тебя в крови, как у твоей матери – блуд, верно, парень?

Мальчик сжал кулаки – было очевидно, что он с трудом сдерживался.

– Вот в том-то и беда с таким отродьем шлюхи, – продолжал тюремщик. – Вы рождаетесь с дурной кровью и умираете с дурной кровью, а в промежутке только и делаете, что отравляете жизнь остальным людям. Так вот, сегодня, – он позвенел наручниками перед лицом мальчика, – я попробую выпустить из тебя немножко дурной крови.

В глазах Джека промелькнул страх, но он молчал.

Стиснув зубы от боли и головокружения, Хейдон медленно приподнялся, опираясь на локоть. Две недели назад его сильно избили, переломав ребра, и он все это время пролежал в горячке. Хейдон ужасно ослабел, однако тревога за мальчика его не оставляла.

– Вашего Джека, милорд, приговорили к тридцати шести ударам плетью. – Тюремщик находил извращенное удовольствие в том, чтобы наблюдать, как кровь отхлынула от лица мальчика. – Думаешь, я забыл, парень? – Он засмеялся и сплюнул на пол. – Судья плохо себе представляет мерзавцев вроде тебя – тех, которые крадут добро у честных людей. Он думает, что порка и несколько лет в тюрьме Глазго излечат тебя от дурных замашек. Но мы-то знаем лучше, верно? – Он ухватил Джека за волосы и рывком поставил на ноги. – Мы-то знаем: такое дерьмо, как ты, кончает тем, что его или убьют такие же мерзавцы, или власти повесят за убийство, как его светлость. – Тюремщик прижал мальчика к стене. – Даже если приковать тебя наручниками к лавке и выпороть как следует, это не излечит тебя от дурных замашек. Но я все равно позабавлюсь, так и знай. – Он расхохотался.

Джека охватила ярость. С быстротой и силой, удивительной для изголодавшегося юноши, он утопил костлявый кулак в рыхлом брюхе тюремщика. Тот застонал и громко выругался. Прежде чем тюремщик пришел в себя, Джек снова размахнулся и ударил своего мучителя в челюсть. Голова тюремщика запрокинулась, и в этот же миг раздался хруст зубов.

– Я убью тебя! – взревел надзиратель. Уронив на пол наручники, он взмахнул своим огромным кулачищем, но Джек ловко увернулся от удара. – Ты у меня получишь, гнусный ублюдок!

Тюремщик опять взмахнул кулаком, но Джек снова увернулся, проявляя недюжинную изворотливость. С каждой промашкой толстяк все больше злился; наконец он бросился на мальчика, как разъяренный бык. Джек, отлетев к стене, ударился спиной и затылком, а затем замер в изнеможении.

– Я тебе покажу, щенок! – заорал тюремщик. Прижав Джека к стене, он приготовился ударить его кулаком в лицо.

Внезапно его плечи обхватили сильные руки. В следующее мгновение Хейдон одним движением швырнул тюремщика через всю камеру, так что тот рухнул на деревянную кровать, тут же со скрипом развалившуюся под весом толстяка. Со стоном выбравшись из-под обломков, тюремщик злобно уставился на Хейдона.

– Еще раз тронешь парня, – тихо и как бы нараспев проговорил Хейдон, – и я тебя убью.

Узник дышал тяжело, с огромным трудом преодолевая нестерпимую боль в боку. Ему даже стоять было трудно, но он никак не мог допустить, чтобы тюремщик это заметил, иначе – конец. Хейдон мысленно молился, чтобы это проклятое головокружение наконец-то прекратилось, прежде чем оно его одолеет.

Тюремщик же явно колебался. Хейдон был мужчиной рослым и широкоплечим; к тому же он был осужден за убийство – столкнувшись с таким, следовало поостеречься.

Тут по лицу Хейдона скатилась капля пота, и тюремщик расплылся в безобразной улыбке.

– Плохо себя чувствуем, а, милорд? – Он фыркнул и поднялся на ноги.

– В любом случае у меня хватит сил, чтобы проломить тебе череп, – ответил Хейдон.

– Хватит?.. – Тюремщик с сомнением покачал головой. – Что-то не очень верится. – С этими словами он поднял с пола тяжелую доску от разбитой кровати и, размахнувшись, ударил Хейдона по ребрам.

Такой удар мог бы свалить с ног любого, и, уж конечно, он оказался непереносимым для узника, измученного болезнью. С трудом удержавшись от стона, Хейдон рухнул на колени. Прежде чем он сумел защититься от следующего удара, тюремщик обрушил доску ему на спину. Доска затрещала, Хейдон повалился на пол. Тюремщик же принялся пинать его тяжелыми грязными сапогами, целясь по ребрам и спине.

– Прекратите! – завизжал Джек; он молотил надзирателя кулаками по спине. – Прекратите, вы его убьете!

Толстяк отступил от Хейдона и, повернувшись к Джеку, схватил его за горло.

– Я и тебя убью, вонючий ублюдок! – Он принялся душить мальчика.

– Уберите от него руки! – раздался гневный женский голос. – Сейчас же!

Тюремщик вздрогнул в испуге и отпустил мальчика.

– Черт возьми, что здесь происходит?! – рявкнул комендант Томсон, начальник тюрьмы, стоявший в дверях.

Хейдон повернулся и молча развел руками. Комендант Томсон был низенький толстенький человечек с жидкими волосами. Недостаток волос на голове коменданта с лихвой компенсировался буйной растительностью на подбородке, однако его седая борода лопатой была аккуратнейшим образом подстрижена. Томсон с головы до пят был во всем черном, и Хейдон считал, что черный – это вполне уместный цвет для человека, все дни проводившего в тюрьме. В каком-то смысле комендант был таким же заключенным, как и те несчастные, которых он держал в тюрьме.

– Эти двое хотели меня убить! – взвыл надзиратель.

– Скажите, комендант Томсон, вы всегда позволяете жестокость в отношении детей? – послышался тот же женский голос.

И только тут Хейдон заметил ее – она появилась из-за спины коменданта как некое видение. На незнакомке был широкий серый плащ, лицо ее прикрывали низко опущенные поля темно-серой шляпки, однако во всем облике этой женщины безошибочно угадывались уверенность и достоинство; голос же ее дрожал от едва сдерживаемого гнева.