Виктория Холт - Испанский жених

Под его голубыми глазами пролегли тонкие морщинки – явный признак чувственности, столь чуждой для него в прежние годы. Впрочем, в главном Филипп не изменился. Во всем, что касалось государственных обязанностей, он оставался спокойным, выдержанным, уравновешенным – таким, каким привыкли видеть его испанцы.

Императора даже забавляла мысль о том, что теперь ему приходится упрекать сына за эти мелкие грешки. Ну, кто бы мог подумать? Говорить Филиппу, что тот должен быть осмотрительней в выборе своих компаньонов, вести более пристойный образ жизни! Императора разбирал смех, когда он готовился прочитать ему очередное нравоучение.

Впрочем, он решил, что все равно не сможет перевоспитать принца. Пусть делает что хочет, авось перебесится. Все это – результат нескольких месяцев супружества с Марией Тюдор, не более того. Гораздо важнее, что Филиппу предстоит принять императорскую корону. Все остальное второстепенно. Ведь, собственно говоря, если Филипп хочет ходить по улицам переодетым и делить постель с падшими женщинами, то это его личное дело. В конце концов, кто сказал, что такие развлечения не подобают королям и императорам?

Самому Карлу уже было не до юношеских забав. У него дрожали руки, донимала подагра, участились приступы лихорадки. Вот почему он сказал Филиппу, что желает при первой возможности сложить с себя свои обязанности и полномочия.

– Ну, туго пришлось тебе в Англии? – затем спросил он. Нахмурившись, Филипп ответил:

– Мне пришлось пожертвовать собой, но чаша моего терпения испита до дна.

– Дорогой мой, я знаю, как много неприятного ты перенес. Но теперь уже все позади – а кроме того, ты писал, что жалеешь ее.

– О да, – сказал Филипп, – я жалел ее, потому что она и в самом деле достойна жалости.

– А ведь, говорят, жалость – сестра любви, не так ли? Филипп невесело улыбнулся.

– Ах, отец! Разве что бедная и очень дальняя – из тех, в присутствии которых чувствуешь себя особенно неловко.

Карл положил руку на плечо сына.

– Увы, такой жребий выпадает на долю многих принцев, – сказал он. – Но зато теперь ясно, что английская королева уже никогда не сможет иметь детей. Нет сомнений, в Англии тебя скоро захотят короновать, но королевств у тебя будет предостаточно, когда ты получишь их от меня. Стало быть, тебе нужно подумать о себе и о своем будущем… Филипп, я восхищаюсь тобой и знаю, что не всякий отец смог бы сказать это своему сыну.

Филипп взял дрожащую отцовскую руку и поцеловал ее.

– В течение ближайших недель нам нужно будет о многом поговорить, – продолжил император. – Но есть одно дело, отнюдь не государственной важности, которое мне хотелось бы обсудить прежде всего. Оно касается твоего брата. Ах! Ты еще не знаешь? Видишь ли, когда мы были в Аугсбурге, дочь одного бюргера родила мне сына. Она была чудесной девочкой, и ее ребенок тоже удался на славу – сильный, здоровый… К сожалению, мне пришлось вывезти его за пределы моего Агсбургского двора, поэтому он живет очень скромно и даже не имеет представления, кто его отец. Я бы хотел, чтобы через некоторое время ты взял его к себе. Когда он вырастет, он станет хорошим военачальником для твоей армии. Ему дали имя Хуан, а я мысленно зову его доном Хуаном Австрийским. Звучит, а? Он будет верой и правдой служить тебе, и пользы от него будет гораздо больше, чем от Карлоса. Позаботься о нем, Филипп. Дай ему все необходимое. Помни, он твой брат, хоть и незаконнорожденный. Однажды ты поблагодаришь Бога за него, чего никогда не сделаешь, глядя на мальчиков Изабеллы Осорио. Послушай меня, Филипп. Человеку становится хорошо, когда вокруг него собираются все его родственники – даже если некоторые из них не были зачаты на супружеском ложе.

– Я не забуду вашей просьбы, отец. Но где мне искать этого дона Хуана?

– В доме моего сенешала, Луи Квиксада. Первые годы он ходил босиком, играл с мальчиками из соседнего селения, а писать его учил приходской священник. Супруга уже давно донимала Луи жалобами на то, что у них нет детей, поэтому я сказал: «Возьмите этого мальчика и воспитывайте, как своего собственного». Видел бы ты их радость!

– А где они сейчас? Император смущенно улыбнулся.

– Мой сенешал обязан всегда быть рядом со мной. Даже в монастыре – куда я удалюсь сразу после окончания церемонии. А могу ли я разлучить мужа с женой? Разумеется, нет. Следовательно, донья Магдалена Квиксада переедет на жительство в одно небольшое селение, что вблизи монастыря Святого Антония.

– Значит, вы будете видеть этого мальчика?

– О нет, я буду жить в уединении. Таково мое решение, и я не откажусь от него.

Филипп усомнился в его способности сдержать слово – уж слишком тот любил своего сына, это было видно.

– Я выполню ваше желание.

– Благодарю тебя, сын мой. Не каждому отцу удается воспитать такого сына, как ты.

Филипп знал, что император в равной степени доволен обоими своими сыновьями – законным, который сможет взять на себя управление страной и ее доминионами, и незаконным, чьи обаяние и смышленость скрасят его уединение.

Церемония, которую ждал весь мир, состоялась в один из октябрьских дней в величественном приемном зале Брюссельского дворца.

Здесь собрались все вассалы императора. Вдоль стен стояли гербовые щиты; выше висели полотнища с изображениями геральдических знаков всех стран и провинций, входивших в состав империи.

Было тесно – на церемонии присутствовали и главы государств со своими свитами, все в роскошных нарядах, с торжественными лицами.

В конце зала был сооружен помост, завешенный великолепными гобеленами с изображениями грифонов, орлов и единорогов – каждый под цвет соответствующей провинции. Когда протрубили фанфары, к нему направился император, опиравшийся на руку Вильгельма Оранского. За ними шли Филипп, его кузен Максимилиан и его тетя, Мария Венгерская, которую Карл недавно сделал своей наместницей в Нидерландах.

Император выглядел очень больным. Он с трудом дошел до помоста. Вильгельм Оранский помог ему взобраться на него и сесть на трон, установленный посередине.

Филипп сел в кресло по правую руку от императора. Он с неприязнью думал о близких отношениях, наладившихся между его отцом и Вильгельмом Оранским. Судя по докладам некоторых осведомителей, граф Нассау тайно поддерживал еретиков. Неужели император уже не желал вникать в государственные дела, если приблизил к себе графа только потому, что тот был красив и молод?

Поймав на себе взгляд Филиппа, Вильгельм улыбнулся – с некоторой высокомерностью. Еще бы, за его спиной стоит вся Фламандия! Однако ни Вильгельм, ни фламандцы не должны забывать, что они все еще остаются вассалами Испании. Поэтому граф поступает очень неумно, показывая свой гонор человеку, который через несколько минут станет его повелителем.