Элизабет Лоуэлл - Зимний огонь

Тревожный тон Сары дошел наконец до Кейса. Он перестал сопротивляться и позволил ей снова укрыть себя. Затуманенным от боли взглядом он видел, как Сара встала и пошла за его револьвером.

По своему обыкновению, Сара была одета в мужскую одежду. В юбках не очень-то полазаешь по скалам и каньонам в поисках сокровищ, да и ухаживать за больными животными или ездить на породистых мустангах неудобно.

– Мужская одежда, – невнятно проговорил Кейс.

– Что?

– Брюки…

Щеки у Сары вспыхнули.

– А, это…

Ее голос пресекся, когда она вспомнила, как раздевала Кейса. Даже окровавленный и полуживой, он вызвал в ней волнение и заставил сердце забиться чаще и сильнее.

«Дурочка набитая, – сказала себе Сара. – То, что он тебя сладко поцеловал, еще не означает, что он не пожелает сделать тебе больно ради собственного удовольствия. В конце концов, он мужчина. И притом крупный».

– Я принесу тебе рубашку, как только отстираю кровь, – сказала Сара. – А брюки некоторое время тебе надевать нельзя. Они станут натирать, и раны долго не заживут.

Кейс выглядел смущенным.

– Я говорил о твоей одежде, а не о своей, – старательно произнес Кейс.

– Понятно, потому что твоей сейчас на тебе нет.

Кейс попытался ответить, но почувствовал внезапное головокружение. Он закрыл глаза и стиснул зубы.

– Вот твой револьвер.

Кейс почувствовал в левой реке холод своего шестизарядного револьвера.

– А теперь ложись, – приказала Сара.

Кейс позволил ей вновь уложить себя. Когда Сара наклонилась к нему, чтобы поправить одеяло, одна из ее кос упала и коснулась его щеки. Это было похоже на прикосновение шелкового каната.

– Розы, – пробормотал он, – Что?

Он поднял веки. На него смотрели глаза – смесь туманной дымки и серебра. В них были сочувствие, тревога и восхищение.

– Розы и солнечное сияние, – хрипло проговорил он. – Я поцеловал тебя.

– Да, – прошептала она. – Ты поцеловал меня.

– Самая дурацкая вещь… которую я когда-либо делал.

– Что?

Ответа не последовало. Кейс снова впал в забытье.

Сара сидела, скрестив ноги, перед кроватью, на которой метался в тревожном сне Кейс, терзаемый болью и лихорадкой. Она отходила от него лишь для того, чтобы покормить и поухаживать за соколом.

– Эм, – прохрипел Кейс. – Эмили.

От этого ужасного хрипа у Сары спазмами сжало горло.

Она не знала, кто такая Эмили. Она знала лишь то, что Кейс ее любил. Называл он и другие имена – Тед, Белинда, Хантер, Морган, но имя Эмили звучало с каким-то особым надрывом.

– Кейс, – попыталась успокоить его Сара голосом, каким успокаивала напуганных животных. – Ты в безопасности, Кейс. Вот, выпей это. Тебе станет легче.

И, поддерживая ему голову, поднесла к его губам чашку с питьем.

Кейс выпил не сопротивляясь. Он подсознательно чувствовал, что этот тихо журчащий голос и эти прохладные руки ему не повредят, а помогут.

– Розы, – тихо произнес он и заснул.

Улыбка Сары была такой же грустной, как ее подернутые дымкой задумчивые глаза. Ей доводилось выхаживать и пострадавших животных, и людей, но никогда она не переживала чужую боль так, словно это была ее собственная.

– Спи, – прошептала она. – Спи и постарайся ни о чем не думать, чтобы не видеть снов. Сны… слишком бередят тебе душу.

Через несколько минут Кейс вздохнул и погрузился в некое сумеречное состояние, которое нельзя было назвать ни сном, ни бодрствованием. Но теперь он казался более спокойным.

Сара боялась даже глубоко дышать, чтобы не беспокоить Кейса. Жар у него сегодня немного спал, раны подживали, но до выздоровления было еще далеко.

Бесшумно передвигаясь по комнате, Сара подошла к лампе, подрезала фитиль и зажгла ее, после чего осмотрела больное крыло у сокола. Птица возмущенно запротестовала, почувствовав прикосновение рук Сары, однако, подобно Кейсу, не стала особенно сопротивляться, когда девушка смазала ей крыло целебной мазью. Нежные руки и мягкий голос действовали на птицу успокаивающе, и Саре больше не надо было надевать соколу на голову колпак, чтобы он не паниковал.

– Выздоравливаешь успешно, – тихо сказала соколу Сара. – Скоро снова взмоешь в зимнее небо, мой яростный друг. Совсем скоро.

Она поставила лампу поближе к кровати, на которой лежал Кейс. Устроившись рядом, достала пук шерсти и стала накручивать ее на деревянное веретено. Пальцы ее бегали быстро и уверенно, превращая бесформенную массу козьей шерсти в мягкую пряжу. Словно по волшебству, наматываемая на веретено пряжа становилась все толще, а пучок шерсти все меньше.

Входная дверь открылась и быстро закрылась. Не поднимая головы, Сара узнала шага брата.

– Как у него дела? – спросил Коннер.

– Лучше. Жар немного спал.

– Я же говорил, что он справится.

Сара с трудом заставила себя улыбнуться.

– У тебя очень усталый вид, – озабоченно сказал Коннер. – Может, ты поспишь, а я побуду рядом с ним?

Она покачала головой.

Брат попробовал было все-таки переубедить Сару, но вскоре пожал плечами и замолчал. Лола права – ни у кого не было таких нежных пальцев, как у Сары. Их прикосновениями она способна была успокоить всех и все – от сокола до мустанга.

– Что там на вахте? – спросила Сара.

– Калпепперов не видно, если тебя это интересует.

– Наверное, Ют уничтожил следы Кейса лучше, чем думал сам.

– Может быть. А может, они выжидают.

– Чего? – удивилась Сара.

– Откуда мне знать? Я не Калпеппер… Бобы остались?

– Ты же только что ел.

– Это было много часов назад.

– Всего один час.

– Я голоден.

– Доешь бобы, вымой горшок и поставь…

– ..замокать новую порцию бобов, – перебил ее Коннер, повторяя многократно слышанную инструкцию сестры. – Черт, ты думаешь, что я все еще в пеленках! Я знаю, как готовить бобы.

– Правда? Ты, наверное, считаешь, что они растут в грязных горшках. И потому минувшей ночью мне пришлось самой мыть горшок и готовить бобы к сегодняшнему ужину.

Лицо у Коннера вытянулось.

Сара тут же пожалела, что у нее вырвались эти резкие слова. Вздохнув, она задумалась о том, как вообще родители умудряются постоянно сдерживать свое раздражение. Коннер иногда вел себя вполне ответственно, как вполне взрослый мужчина. Иногда же был хуже двухлетнего младенца.

«Это несправедливо по отношению к Коннеру, – напомнила себе Сара. – Он всего лишь мальчишка».

– Извини, – сказала она. – Ты полночи стоял на вахте.

Ничего не ответив, Коннер выгреб остатки бобов на тарелку. Он понимал, что был не прав. Ему следовало замочить бобы даже в том случае, если у него слипались глаза от усталости. Он просто забыл это сделать.

– Впредь я не забуду, – пробормотал он.

– Ну, хорошо.