Вирджиния Браун - Дикое сердце

— Пожалуйста, это не имеет ко мне никакого отношения! Я не участвую в вашей политике, сеньор! Я…

— Нет, это не так, сеньора. Вы очень даже участвуете в нашей политике. Вы вышли замуж за дона Фелипе Леон-и-Альвареса, разве нет? — Его пальцы сжались на ее руке, когда она попыталась вырваться, а его неумолимый голос продолжал: — Когда вы вышли за дона, вы взяли его имя, сеньора. Одного это достаточно, чтобы получить доступ ко двору Максимилиана. Подразумевается, что вы будете вести себя как послушная долгу жена, вы не думали об этом? Или вы думали только о том, как весело будет сидеть рядом с Карлотой?

— Хватит! — Глаза Аманды встретились с его взглядом. Ей все же удалось отстраниться и повернуться, и теперь она стояла всего в нескольких шагах посреди грязной улицы; гнев и страдание отражались на ее выразительном лице. — Вы не знаете всей истории, поэтому не можете справедливо судить. — Ее подбородок слегка приподнялся, в потемневших синих глазах промелькнул вызов.

Мальчишка-оборванец в образе ангела мщения, подумал Эль Леон. И она права — он действительно еще не знал всей истории. Почему она согласилась выйти за Фелипе, и, что еще важнее, почему его брат согласился жениться на ней? Он хорошо знал Фелипе: одно только вожделение не заставило бы его сделать предложение, особенно предложение, окруженное такой завесой секретности. Черт, кто же в действительности инициировал этот брак: Аманда, потому что искала способ осуществить свои амбиции, или Фелипе по каким-то одному Богу известным гнусным причинам? Эта мысль терзала его, и он не был уверен, что хочет услышать ответ. Ему всегда нравилось, что его воспоминания об Аманде чисты и не отягощены позорной правдой.

— Pues entonces [10]расскажите мне, — потребовал он, переборов отвращение. — Я бы хотел услышать вашу историю, сеньора Леон.

В шелковом журчании его голоса звучал такой ядовитый сарказм, что Аманда насторожилась. Надменный главарь-мексиканец явно изводит ее, стараясь заставить чувствовать себя посмешищем, но Аманда не могла понять почему? Он что, ненавидит всех американцев? Может, поэтому он смотрит на нее так холодно — эти золотые львиные глаза, кажется, видят ее насквозь…

На улице стояла тишина, палящий зной словно заглушил все звуки; даже тихие вздохи ветра стали не слышны.

— Вы хотите объяснений сейчас? — возмутилась она. — Прямо здесь? Вообще-то это не самое прохладное место для разговоров.

Он ответил по-испански, сказав ей, что да, здесь и сейчас, и у Аманды снова появилось чувство, что этот человек знает о ней слишком много.

— Я говорила вам, — начала она совершенно спокойным голосом, — что не понимаю испанского. — Три удара сердца, прежде чем он наклонил свою темную голову. В его глазах светилось недоверие, когда он повторял свои слова по-английски.

Выбора не оставалось. Ненавидя и место, и своего мучителя, Аманда коротко описала причины, стоявшие за ее браком с Фелипе, и недолгое путешествие, приведшее ее в горы к хуаристам, посланным Эль Леоном.

— Брак был организован вашим tio — дядей? — Он нахмурился, и Аманда почти увидела, как его мысли принимают другое направление, пока он обдумывает ее рассказ. Все это правда: она потеряла свой дом из-за жадности дяди и желания Фелипе получить землю, когда-то принадлежавшую ее отцу; но вот поверит ли ей Эль Леон?

Нет, он, очевидно, не поверил, потому что наклонился к ней с циничной улыбкой и насмешливым тоном поинтересовался, не перестали ли существовать банки в ее части Техаса.

— Они ведь установили меньший процент и не требуют пылких тел в качестве гарантии, сеньора, — сказал он спокойным тоном, отчего Аманда мгновенно ощетинилась, как потревоженный дикобраз.

— Но они и не дают денег просто потому, что вы их просите об этом! — резко парировала она. Негодование кипело в ней, когда она с отвращением смотрела на него.

Подняв бровь, Эль Леон покачал головой, взял ее за локоть и мягко повернул, чтобы отвести с пыльной дороги в тень деревьев, под которыми возвышался колодец — всего лишь груда камней с кривым ведром на куске старой веревки.

Аманда с благодарностью зачерпнула воды плошкой из высушенной тыквы. Несмотря на жару, вода оказалась на удивление холодной.

Небрежно прислонившись к дереву, Эль Леон молча наблюдал за ней, и каким-то образом негодование и ярость Аманды превратились в сбивающий с толку вихрь, когда она почувствовала его пристальный взгляд. Она ненавидела его, это несомненно: для нее он был невыносимым животным, но сердце, обычно такое спокойное, учащенно билось, когда ее взгляд скользил по его мощному, мускулистому телу. Всего несколько секунд назад ей было жарко, но теперь ясно ощутимая дрожь пробежала по ее телу, как если бы она стояла на ледяном ветру. Мужчина, стоящий перед ней, — убийца, разыскиваемый императорскими властями за совершение преступлений вроде тех, в которых он только что обвинил французов, — она слышала это даже в Техасе! Он был грубым, презренным, даже опасным — но в то же время волновал и привлекал ее больше, чем любой мужчина, которого она знала и своей жизни, и это тревожило Аманду.

Она замерла, ее голубые глаза сузились, когда Эль Леон оттолкнулся от ствола дерева и, шагнув ближе, протянул к ней руку.

— Не трогайте меня, — выпалила девушка: слова срывались с ее губ потоком неоконченных фраз, когда она попыталась вырваться. — Я не буду… вы не… вы преступник, и я не позволю вам прикасаться ко мне!

— Нет? — Улыбка, холодная и немного злая, тронула его губы, а пальцы так сильно сжались на ее запястье, что Аманде пришлось приложить все силы, чтобы не морщиться от боли. — Ваш муж был таким хорошим человеком, chica [11], что вы не возражали против его прикосновений? Мне показалось, вы только что рассказывали, как жестоко он поступал по отношению к вам, как отобрал ваш дом. И все же вы вышли за него и принимали его прикосновения. Я, по крайней мере, честный вор, который не крадет землю у сирот…

В одно мгновение Аманда оказалась в жестких объятиях стальных рук. Эль Леон приподнял ее подбородок. Будь она проклята! Продалась за дом и землю тому, кто предложил большую цену, но надменно не желает прикосновений мужчины, которого считает ниже себя. Интересно, с легкой горечью подумал он, смог бы Фелипе оценить иронию всего происходящего?

Под длинными темными ресницами в голубых глазах Аманды плясали искорки беспокойства, зрачки расширились от странного предчувствия. Она изо всех сил пыталась сохранить хладнокровие — хладнокровие, которое мгновенно исчезло, когда рот Эль Леона накрыл ее приоткрытые губы. Это был не поцелуй, а клеймение, заявление своих прав на нее, как будто она отбившийся от стада теленок. В результате ее и без того зыбкий самоконтроль исчез.