Лори Браун - Свадьба на Рождество

– Он жив?

Матильда склонилась над поверженным противником. Индеец ответил:

– Я слишком стар, чтобы убить так легко. Умею бесшумно подкрадываться, но руки мои слабы. Он просто оглушен.

Мэтти попыталась перевернуть незнакомца на спину.

– Помоги же мне! Старый индеец ухмыльнулся:

– Сначала ты стреляешь в него, а потом принимаешься его жалеть. Хорошо подумай!

– Я хотела его напугать, вот и все. К тому же, кажется, это никакой не Делейни.

Она растерянно взглянула на индейца. Джозеф Два Пера жил на ее ферме вот уже три года. Его племя ушло на север, оставив Мэтти Натана. Остался и старик Джозеф. Мало-помалу Мэтти прониклась к нему доверием и уже не могла обходиться без его помощи и советов. Иногда ей казалось, что он владеет каким-то сверхъестественным чутьем и тайным знанием…

Индеец фыркнул и кивком указал на лошадей, привязанных к шесту вместе с коровами:

– Сильные лошади, маленький груз. Это значит – конец дальнего пути.

– Так он не угонял коров?

– На сей раз – нет. А там кто его знает…

– А зачем он привязал коров?

Джозеф пожал плечами:

– Может быть, просто хотел спокойно искупаться. Мэтти села на пятки.

– Боюсь, я оказала бедному путнику слишком суровый прием. Бедняга! Помоги отнести его в дом.

Джозеф покачал головой:

– Я сделаю носилки, сам дотащу его до дома и приведу лошадей. А ты иди и приготовь, чем его перевязать.

Мэтти кивнула и направилась к дому. Интересно, кто же этот незнакомец? Что привело его сюда, в это Богом забытое место? И как его угораздило выбрать для купания ее пруд? В отличие от многих Мэтти не верила в совпадения.

Сознание медленно возвращалось. Престону казалось, что он парит, лежа на мягком облаке. Стоило приподнять голову и приоткрыть глаза, и он увидел склонившееся над ним лицо ангела, в точности как на картине Микеланджело. У ангела было круглое личико, розовые щеки, пушистые белокурые волосы, голубые глаза и ротик, подобный розовому бутону. Он умер и попал на небо? Но тут ангел испустил стон и исчез. Престон понял, что его место в аду. Этот пронзительный вой, отдающийся звоном в ушах, не иначе как пытка, уготованная несчастным грешникам. Застонав, он приподнялся на локте и попытался осмотреться. Нет, обиталище Князя Тьмы представлялось ему несколько иначе. Свет, конечно, режет глаза, но ни языков пламени, ни серы, обещанных ему викарием Уорти. Обычная спальня, обстановка, на его вкус, слишком скудная. Он лежит поперек кровати, застеленной старым лоскутным одеялом. Рядом помещается грубо сколоченный туалетный столик.

Стук в дверь отозвался в голове таким звоном, будто загудели колокола Биг-Бена. Где-то там, в другом конце комнаты, открылась дверь. На пороге стояла Матильда Максвелл. Воспоминания о событиях прошлой ночи лавиной обрушились на него. Но кто же ударил его сзади? Затем его тащили, как мешок, по кочкам и ухабам, в каком-то подобии носилок и наконец свалили сюда, на кровать. А потом вот эта самая женщина с улыбкой злого демона вытаскивала из него дробинки при помощи какого-то жуткого орудия. Наверное, это были кузнечные щипцы! Единственным обезболивающим являлось кукурузное виски. Кажется, он выпил целую бутылку. Уж очень болит голова!

– Вижу, вы наконец пришли в себя.

– Прошу вас, потише.

Престон осторожно пристроил голову на одеяло и закрыл глаза. Где же Келсо и его чудотворное средство? Ах да, камердинер остался в Новом Орлеане, подыскивать корабль для обратной дороги.

– После завтрака осталось немного кофе, а через пятнадцать минут мы садимся обедать. Ваша одежда вон на том стуле. В кувшине теплая вода.

Престон пробормотал что-то нечленораздельное. Хоть бы она скорее ушла! Какой стул? Его глаза решительно не хотели открываться.

– Я уже извинилась тогда, ночью, но, боюсь, вы были не в состоянии что-либо понимать. Видите ли, я приняла вас за другого…

– Мы поговорим потом…

– Да, но я хочу, чтобы вы знали…

– Если вы хотите соблюсти светские приличия, дождитесь хотя бы, пока я не приду в себя. У меня голова раскалывается от вашего голоса!

– Разумеется! – Ее тон и то, с какой яростью она хлопнула дверью, ясно дали ему понять, как сильно он задел ее чувства.

Престон зарылся годовой в подушку. Видел бы его сейчас Марсфилд! Покоритель женских сердец, как бы не так! Он был сейчас просто груб. Но кто в такой ситуации не растерял бы учтивости? Тем не менее задача усложнилась.

Когда Престон снова открыл глаза, комната уже погрузилась в сумерки. Фитиль лампы на столике рядом с постелью едва тлел. Престон перекатился на бок, сполз с постели и попытался встать. Он едва не застонал – так было больно. Он подкрутил фитиль и осмотрелся. Рядом с лампой стоял дагерротип мужчины с шерифской звездой на кожаном жилете. Престон поднес портрет поближе к свету. Пышные усы Блейка Максвелла не скрывали его безвольного подбородка. На столике обнаружились также потрепанная колода карт, наручники, позолоченная булавка для галстука и пустая бутылка из-под виски. Достойную память оставил после себя отец Матильды!

Ужасно хочется есть! Престон торопливо умылся холодной водой. Хорошо бы побриться, щеки и подбородок успели зарасти темной щетиной. Бритвенный прибор, однако, остался в седельной сумке. Отсутствовали также пистолеты и два ножа, которые он носил под одеждой. Престон пригладил волосы рукой.

Его рубашка из грубой хлопчатобумажной ткани и брюки лежали на стуле с другой стороны кровати. Эту одежду он купил специально, чтобы не отличаться от местных жителей. Точно так же когда-то он носил джеллабу в Сахаре или широкие брюки-хакама в Японии. Принимая во внимание здешний климат, эти экзотические одеяния и сейчас пришлись бы кстати. Что за странная мода носить облегающую одежду из плотных тканей в такую жару? По-видимому, американцы больше ценят прочность, чем комфорт. Стараясь не задевать перевязку на ягодицах, Престон кое-как натянул носки и брюки, а затем сунул ноги в сапоги.

Казалось бы, так просто – взять и одеться, но он был еще очень слаб! Ему снова захотелось лечь, поудобнее устроив гудящую голову. Однако дело прежде всего. Изобразив на лице любезную улыбку, Престон открыл дверь.

Сложенный из камней камин занимал почти всю стену смежной со спальней комнаты. Матильда дремала в кресле-качалке. Она так и не переоделась – на ней красовался грубый комбинезон, надетый поверх поношенной, явно с чужого плеча, рубашки. И все-таки – ну как можно было принять ее за мужчину?

Она была сама нежность. Две-три светлые пушистые прядки выбились из косы, уложенной на голове в виде короны. Ресницы цвета темного золота выделялись на фоне фарфоровой кожи, как лепестки чудесного цветка. Слегка заостренный подбородок придавал ее лицу сходство с сердечком. Тронутые южным загаром щеки, полные губы…