Ребекка Брэндвайн - Море любви

Но задолго до этого, они вместе с Богом, разработали свой план.

Это произошло в мрачный майский день затянувшейся весны 1843 года. Я лежала в постели в южной башне, истекая потом, задыхаясь и крича от боли. Мои роды, начавшиеся сегодня рано утром, по мере того, как мой ребенок изо всех сил боролся, чтобы появиться на свет, уже приближались к концу.

На улице шел дождь, барабаня в окна южной башни так яростно, что мне показалось, они вот-вот разлетятся вдребезги. Ветер завывал, как дух, стоны которого предвещают смерть, залезая в трещины и уголки поместья, заставляя пламя в лампах отплясывать дикие неистовые танцы и отбрасывать тени на стены. «Если бы только эта ночь не была такой беспощадной! – думаю я сейчас. – Если б только мои крики не разносились так громко по всему дому; может быть тогда кто-нибудь и услышал другие крики. Если бы… Это самые грустные слова в мире».

Поначалу я была очень нервной и взволнованной, возбужденной до безумия. Несмотря на дождь, мама и папа приехали из Гранджа. И, хотя, мама и тетя Мэгги убеждали меня попытаться расслабиться, я все равно металась по комнате, как загнанное в клетку животное. Но потом, все мое тело, как будто начали резать острыми ножами. Я согнулась от боли с одним только желанием лечь, хотя и это не помогло. Вместо облегчения, боль усиливалась до тех пор, пока я не начала в конвульсиях метаться и корчиться на кровати, как сумасшедшая, уверенная, что мы с моим ребенком сейчас умрем. Я никогда еще не испытывала таких мук: боль запустила свои когти в мое тело, царапая и проникая внутрь. Казалось, что меня сейчас разорвет на куски.

Я отчаянно кричала и звала Джеррита, полностью игнорируя строгие протесты доктора Эшфорда и сдержанные возражения мамы. Когда, наконец, тетя Мэгги привела моего мужа в комнату, до меня еле дошло, что он сидит рядом, спокойный и мертвенно-бледный. Не сознавая, что делаю, я крепко схватила его за руку, а позже ужаснулась, увидев синяки, которые мои пальцы оставили на ней. Таково уж было отношение ко мне Джеррита. Выверни я ему руку, – он бы и не вскрикнул. Даже бедные слуги, и те испугались за меня. Самый смелый из них так часто стучал в дверь, ожидая новостей обо мне, что, наконец, тетя Мэгги рассердилась и выгнала всех посторонних (за исключением домоправительницы и опытной акушерки миссис Пиккерин) с верхних этажей дома. Теперь они все собрались за кухонным столом, думая по своему неведению, что происходит что-то ужасное. Ведь их молодая госпожа замужем только 6 месяцев. Даже доктор Эшфорд серьезно разговаривал с мамой и тетей Мэгги тихим голосом, чтобы я не услышала, что он ожидает от роженицы либо мертвого ребенка, либо недоразвитого, который проживет лишь несколько часов. Это было естественно, потому что никто, кроме меня, Джеррита и его родителей не знал, что мой крошка был выношен сколько положено, и роды не были преждевременными. Из-за ужасных предположений доктора, мама боялась не только за жизнь ребенка, но и за мою собственную. Она плакала и вскоре была уже не в состоянии помогать никому. Поэтому тетя Мэгги отослала ее вниз. Совсем ослепшая от слез, мама спустилась вниз в большой холл, где по моему предположению, беспокойно ожидали дядя Драко и папа, хотя я и ошибалась, в чем скоро и убедилась.

В эту роковую ночь Бог, со своей мудростью, решил вмешаться в наши дела. В то время, как я в муках, наконец, с трудом и радостью произвела на свет сына, Клеменси лежала в сторожке, испытывая сильные родовые муки, находясь в бреду, производя на свет своего ребенка.

Если бы мне кто-нибудь сказал это, я бы не поверила, хотя, как говорят: «Иногда правда диковиннее вымысла». В доме только несколько человек знали о том, что девушка находится в сторожке, но никто не знал в каком она сейчас состоянии.

Мы обе, каждая по-своему, совершили одну и ту же ошибку. Как же так получилось, что в ту ночь одна была в окружении любящей семьи, а другая – одна? Прошло много лет, но я до сих пор задаю себе этот вопрос. Ведь только по случайности судьбы мы отличались друг от друга: по рождению и любви мужчин. Если бы я родилась не Прескотт, и Джеррит не любил бы меня, то я легко могла бы оказаться в ту ночь на ее месте в сторожке. Даже сейчас эта мысль заставляет меня вздрагивать: так мало расстояние, разделяющее хозяйку и служанку.

Они вымыли моего сына. Запеленали, а потом приложили к материнской груди. Это был самый радостный, счастливый и мирный момент в моей жизни. Сморщенный, круглолицый, красный от ярости. Что не может вернуться назад в свое безопасное, уютное гнездышко, малыш громко кричал, заглушая дождь и ветер.

Но для меня этот человек был самым прекрасным существом в мире. По моим щекам текли слезы, когда я смотрела на него, пересчитывала ему пальчики на руках и ногах и гладила по голове, покрытой мягкими, как пух, волосиками. Тетя Мэгги тоже плакала, даже Джеррит и тот резко провел рукой по глазам, хотя не думаю, чтобы он стыдился своих слез.

– Ну, мисс Лаура, – едко произнес доктор Эшфорд, из-за того, что он в прошлом принял роды у моей матери, лекарь считал, что ему позволено высказывать вслух свои мысли, – так тот богатырь, которого вы произвели на свет шестимесячный, или нет!

А потом, сверля меня глазами, мужчина заворчал про себя о тех сбившихся с пути молодых женщинах, которые рискуют своими жизнями и заставляют волноваться других, не говоря правду об определенных делах, которые те, кто когда-либо был молод и влюблен, сможет легко понять. В конце концов, он закрыл свой черный саквояж и откланялся.

Когда за доктором закрылась дверь, я покраснела до корней волос. Но Джеррит только рассмеялся и сказал:

– Как папа, так и сын.

Теперь покраснела тетя Мэгги и я резко упрекнула его.

Видя мою обиду, Джеррит рассмеялся еще громче. Он знал, что был «семимесячным» ребенком и его это вовсе не заботило. Миссис Пиккерин была возмущена, хотя и помогла принять его роды. Женщина громко пыхтела, в основном из-за того, что была глухой и заявила, что, как только наш сын достигнет определенного возраста, она будет зорко следить за ним. К ее негодованию, мы еще больше развеселились от этих слов, и, собрав грязное белье, служанка вышла из комнаты, сказав, что предупредит маму, папу и дядю Драко, что еще один проказник Чендлер вырвался в этот мир.

До сегодняшнего дня мое сердце разрывается на части, когда думаю, как мы смеялись и радовались в ту ночь в южной башне, а бедная, несчастная Клеменси лежала в сторожке одна и рожала своего сына. Никого не было рядом с ней, только пришел старый лунатик, но было уже слишком поздно.

Если б домочадцы знали, что может понадобиться доктор Эшфорд, то никогда не отослали бы его домой. Но мы ничего не знали. А полоумный Реншоу сначала был ошеломлен стонами и криками Клеменси, а потом и слабыми, возмущенными криками ее ребенка, и почему-то решил, что его могут обвинить в ужасном состоянии матери и дитя. Поэтому он не обращал внимания на безумные просьбы Клеменси привести его хозяина до тех пор, пока из нее не начала хлестать кровь, которую ничем нельзя было остановить.