Бренда Джойс - Игра

Джулия не могла пошевелиться, не могла дышать. Она лишь смотрела на него, словно завороженная… и надеялась.

Он обхватил ее лицо большими теплыми ладонями и прижался губами к ее губам.

В ее снах все поцелуи были всегда нежными, мягкими, едва заметными. Явь оказалась совсем не похожей на сон.

Его губы страстно терзали ее губы. Джулия инстинктивно приоткрыла их, и внезапно его язык проник внутрь, сплетаясь с ее языком. Она содрогнулась. Такого она просто не могла себе представить. Ее тело словно охватило огнем. Она приподнялась на цыпочки, лихорадочно стремясь приблизиться к нему.

Когда Хоук наконец оторвался от нее и поднял голову, Джулия издала тихий, протестующий звук.

— О Джон, — выдохнула она, когда к ней вернулся дар речи. Он благоговейно дотронулся до ее лица, потом откинул назад ее рассыпавшиеся волосы и принялся поглаживать ее щеку дрожащими пальцами.

— Джулия, — сказал он.

Джулия все еще прижималась к его великолепному алому мундиру. Задыхаясь, она улыбнулась ему.

— Я вас люблю, — негромко сказала она, всем сердцем и всем своим существом зная, что это правда.

Он замер.

Джулия вдруг осознала, что она сказала и что сделала. Сон сменился явью. Джон Хоук не был свободным мужчиной. Она не была свободной женщиной. Словно пораженная молнией, она отдернула руки от его груди и, спотыкаясь, отступила на несколько шагов.

О Господи, что она наделала!

— Стойте, — крикнул он, хватая ее за плечи и притягивая к себе. — Не оставляйте меня теперь. Катарина принадлежит О'Нилу. Я собираюсь подать просьбу о разводе архиепископу Кентерберийскому.

Джулия ахнула. В голове ее все смешалось. Нет, все это ей кажется. Не может быть, чтобы ее мечты сбывались.

Но его следующие слова служили доказательством того, что это так.

— Джулия, — хрипло сказал он, нерешительно подбирая слова, — Джулия, я хочу жениться на вас, если вы согласны.

— Да, Джон, да! — выкрикнула она.

— По-моему, я уже очень давно люблю вас, — сказал он и улыбнулся.

— А я полюбила вас, как только увидела, — объявила она.

Он взял ее за руку.

— Я сегодня же переговорю с вашим дядей. Думаю, мне удастся убедить его в достоинствах этого брака, в преимуществах, которые дает объединение двух соседних поместий.

— А если он не согласится? — со страхом спросила Джулия.

— Тогда мы убежим. — Хоук нежно улыбнулся ей. Как смело, как романтично. Хоук такой сильный и ничего не боится. Джулия громко рассмеялась. Потом увидела, как он на нее смотрит, и смолкла.

Он опустил голову. Она потянулась к нему. Они двигались вместе в танце, старом, как мир, который будет длиться всю жизнь, в уединенном уголке под узловатыми дубами и древними вязами.

Катарине не терпелось уехать из Лондона. Никто не станет искать ее в доме Стенли. И что еще важнее, Джеральд сообщил ей, что Лечестеру известно, что она скрывается в доме Легера и что он собирается в скором времени перевезти ее в одно из своих поместий на севере Англии. Катарина не могла дождаться момента, когда покинет Лондон.

Она отлично понимала, что осталась в долгу у Лечестера за его содействие освобождению Лэма. Тем не менее она надеялась ускользнуть от него и оттянуть то, что в конце концов все же должна будет выполнить. Однако ей не потребовалось много времени, чтобы сообразить, что лучше расплатиться с Лечестером сейчас, до возвращения Лэма. И все же Катарине не могла задерживаться. Ею двигала паника. Она бежала не только от людей королевы, но и от всемогущего любовника ее величества.

Мэри Стенли ждала ее. Как только Катарина вошла во двор особняка, дверь отворилась и на пороге появилась стройная, со вкусом одетая блондинка.

Катарина сразу увидела, что Лэм похож на мать. Она была светловолосая, сероглазая и необычайно красивая, мягкий вариант лица ее сына. Судя по всему, Мэри немало настрадалась за свою жизнь, но эта женщина казалась столь же элегантной и уверенной в себе, как любая благородная леди.

Катарина соскользнула с лошади, поддерживаемая одним из сопровождавших ее людей. Она не была уверена в том, как примет ее Мэри, но потом увидела, что та ей улыбается, и почувствовала облегчение. Мэри обняла ее и провела в дом, в небольшую спальню наверху.

— Мой сын много рассказывал о вас, и у меня такое ощущение, словно мы старые добрые друзья, — сказала Мэри, открывая дверь.

Катарина была прражена. Что говорил о ней Лэм? Неужели он действительно много рассказывал о ней своей матери?

— Я очень хочу быть вашим другом, леди Стенли. Мэри улыбнулась ей.

— Пожалуйста, зовите меня Мэри.

Она энергично двигалась по комнате, открыла гардероб, повесила плащ Катарины на настенный крючок, откинула тяжелое покрывало с кровати со столбиками по углам. Катарина смотрела в окно, из которого открывался вид на холмистую местность и симпатичную быструю речку. Невдалеке паслись овцы и резвились ягнята.

Так хорошо было ощущать, что эта женщина принимает ее как свою.

— Вы очень великодушны. Спасибо, — расчувствовавшись, сказала Катарина. Но ее мысли были заняты Лэмом. — Вы часто видите Лэма?

— Нет, не часто. — Улыбка Мэри угасла. — У него такая трупная жизнь. Ему не всегда безопасно появляться в Англии. А сейчас опасно как никогда. Но мы переписываемся. Он хороший сын. Он приезжает, когда может.

Катарина не сводила глаз с Мэри, в голосе которой звучала такая любовь, когда она говорила о Лэме. Катарина была рада — да что там рада, — счастлива. Она часто задавалась вопросом, любит ли Лэма его мать. Некоторые женщины могли ненавидеть ребенка, зачатого от насильника. Но не эта.

— Вы не против того, что я здесь? — Катарина чувствовала, что должна это знать.

— Вы жена Лэма. Мать его сына. Женщина, которую он любит. Конечно же, я не против.

Катарина уставилась на Мэри. Лэм никогда не говорил, что любит ее, но теперь Катарина поверила в это. Однако простой веры было недостаточно.

— Лэм сам сказал вам об этом? Вопрос как будто позабавил Мэри.

— Катарина, из того, что он наговорил мне за эти годы, можно было бы составить книгу. Мой сын влюбился в вас, как только увидел.

Катарина застыла в недоумении.

— Возможно, сейчас он любит меня. Надеюсь, что это так. Но он не любил меня раньше, когда мы жили на его острове. Он предал меня. Он притворялся, что любит меня, а сам помогал врагу моего отца, Фитцморису.

Хотя Катарина простила Лэма, ее не оставляла печаль при мысли о его предательстве. Мэри перестала улыбаться.

— В Эссексе многих людей сожгли на костре. Все царствование Кровавой Мэри мы жили в страхе, что нас обвинят, посадят в тюрьму и сожгут. Я не хотела, чтобы Лэм видел эти пытки, эти зверства — он был совсем маленьким, но священники требовали, чтобы он тоже смотрел.