Бренда Джойс - Пленница

Риго выпрямился. Прежде чем она сообразила, что он делает, паранджа с нее была сорвана. Француз молча взялся за ворот платья. Алекс закричала, догадавшись, что сейчас случится.

Работорговец разорвал платье до пояса. Под платьем на ней ничего не было.

Так, с пылающими щеками, с обнаженной грудью, она и застыла — ошеломленная, униженная, гневная.

Паша все так же глазел на нее.

Алекс потупила взгляд, заставляя себя медленно считать до ста. Она в плену, она христианка, она женщина. Она в Триполи, в девятнадцатом веке: здесь никому нет дела до ее чувств. А все здешние мужчины — свиньи.

Державшийся за спиной у паши спутник решительно выступил вперед.

Алекс медленно подняла голову. Незнакомец оказался примерно ее возраста, с гладкой оливковой кожей и светло-карими глазами. Черты лица были почти правильными — при желании его можно было бы даже счесть красивым. Однако оно, несомненно, было обаятельным — в отличие от жестокой надменной физиономии паши. Волосы молодого человека были светло-каштановыми.

— Я — Джебаль, — представился он. Улыбка у него была очень теплой. — Я сын паши и бей [4]Триполи.

Алекс хмуро смотрела на него. Она не собиралась улыбаться в ответ — по крайней мере до тех пор, пока стоит на виду у всех с голой грудью. Француз больно дернул ее за руку и грозно посмотрел в глаза.

Джебаль сердито покосился на работорговца и протянул руку. Алекс скривилась: решила, что он сейчас прикоснется к ней. Но вместо этого Джебаль только поправил платье, подняв ворот.

— Как тебя зовут? — спросил он на превосходном английском, почти без акцента.

— Алекс, — хрипло откликнулась она, едва не разрыдавшись от наплыва чувств.

— Какое странное имя. — Он по-прежнему улыбался, глядя ей в глаза.

— Это… это уменьшительное от Александры.

— Александра, — снова просиял Джебаль. — Очень мило. Хотя, конечно, когда тебя обратят в ислам, ты получишь более подходящее мусульманское имя. К примеру, Зохара. Оно очень тебе идет. Оно означает пламя и свет. — Он перевел взгляд на волосы Алекс.

— Ислам? — Алекс ужасно удивилась. — Я вовсе не собираюсь обращаться в ислам.

— Ты должна это сделать и сделаешь, — невозмутимо сказал Джебаль. — Как же иначе я возлягу с тобой?

Алекс потеряла дар речи. Неужели ради того, чтобы выжить, ей придется отдаться этому человеку?

— Я американка и протестую против всего, что здесь надо мной учинили. На вид вы добрый человек. И рассудительный. И не можете не понимать, что у меня есть свои права. Меня похитили посреди белого дня, как животное, как какую-то вещь. Отпустите меня. Пожалуйста, — затараторила она, нимало не заботясь, как воспримет работорговец столь неожиданную смену национальности.

Джебаль потупился.

— Ох и горячая красотка, Джебаль! — расхохотался паша. — Я хочу купить ее для тебя. Зохара. Отличное имя. Она народит тебе таких же горячих рыжих сыновей!

Француз пребольно сжал ей руку и торопливо сказал:

— Она совсем еще дикая, милорд, и я уверен, что и вы, и ваш сын получите несравненное удовольствие, как только укротите ее и приучите знать свое место. Со временем до нее дойдет, как положено вести себя здесь, в Триполи.

— Да, наверняка, — злорадно блеснул глазками паша. — Американская женщина. Она подвернулась кстати, не так ли?

Алекс все еще не пришла в себя от заявления паши, что ей предстоит рожать сыновей Джебалю. А кроме того, ее напугало то, что в последнюю секунду зажглось во взгляде самого паши.

— Она ни на кого не похожа, — прошептал Джебаль, не спуская с пленницы глаз. — Я впервые вижу такую дерзость, такую страсть — и такую красоту.

— Пожалуйста, Джебаль! — отчаянно взмолилась Алекс, обращаясь к нему одному и стараясь заглянуть в самую глубину карих глаз. — Отпустите меня!

Джебаль упрямо сжал губы. На какую-то секунду ей показалось, что он действительно добрее прочих и что ее мольбы тронут его. Однако французский работорговец пришел в такую ярость, что чуть не вывернул ей руку.

Это почему-то невероятно развеселило пашу. Он долго смеялся, не обращая внимания, что все удивленно и испуганно смотрят на него.

— Зохара, запомни хорошенько одну вещь. Даже если Джебалю взбредет в голову дать тебе свободу, я отменю его приказ, ибо здесь только мое слово — закон!

У Алекс от ужаса подогнулись колени. Она не сомневалась, что паша именно так и сделает, она физически ощущала исходившую от него жестокую, грозную силу. Этому человеку незнакомо сострадание. Такие, как он, могут приказать забить раба до смерти из-за малейшей оплошности. О, она так много читала про подобные вещи. И вот теперь впервые испытала это на себе.

Потрясенная, перепуганная, Алекс обернулась к Джебалю:

— Позвольте мне хотя бы повидаться с американским консулом! Пожалуйста! — Может быть, он ей поможет?

— Здесь больше нет американского консула. Как только мы сорвали ваш флаг, его и след простыл! — злорадно сообщил паша. — Как и все ваше племя, он оказался подлым трусом и болтуном!

— И что же, здесь не осталось ни одного американца? — спросила Алекс. Где же Блэкуэлл?

— Ну, разве что кто-то из рабов, попавших в плен уже много лет назад, — сказал Джебаль: в его карих глазах засветились золотистые искорки, он искренне сочувствовал ее горю.

У Алекс на языке вертелся вопрос про Блэкуэлла. Однако интуиция вовремя подсказала, что сейчас не время и не место для подобных расспросов.

— Поверь: с тобой не случится ничего плохого, — ласково заверил Джебаль. — Я не собираюсь укрощать тебя, дикая Александра, и сделаю все, чтобы ты была счастлива. И тебя непременно нужно будет назвать Зохарой — ни одно имя не подходит тебе так, как это.

Алекс ошалело уставилась на принца. Он что, всерьез думает, что она станет его женой?

— Однако мне понятны твой испуг и растерянность. В конце концов, ты всего лишь женщина, оказавшаяся в чужой стране. Отец сказал правду. Американский консул сбежал, как только объявили войну твоей стране. В его отсутствие датский консул получил полномочия действовать как американский. И я разрешу Нильсену тебя навестить.

— Спасибо. — Алекс порывисто схватила его за руку. Джебаль улыбнулся — ему это льстило. Но паша рявкнул:

— Ты испортишь ее, как уже испортил свою первую жену, Джебаль! Скоро она станет командовать тобой, вместо того чтобы повиноваться!

Добродушное выражение мигом исчезло с лица Джебаля. Он помрачнел и резко сказал:

— Зу повинуется мне.

Паша лишь презрительно сплюнул.

Джебаль скрестил руки на груди и вскинул голову, словно упрямый мальчишка.

— Из тебя никогда не выйдет настоящий правитель, если ты не научишься наказывать тех, кто посмел ослушаться! — продолжал отец. — Уже не один раз твоя Зу заслужила бастонадо! Только так ты можешь поставить ее на место.