Джойс Майерс - Искушение

– В Нью-Йорке ирландских фениев [5]не меньше, чем в Дублине.

– Они помогают своим, – объяснил Габриель.

– Меня ложно обвинили, приятель! Я несчастный учитель без гроша в кармане, а не вор или убийца. А что, Америка действительно земля обетованная? Не мы ли, Флинны, были всегда бедняками? И разве я не хочу разбогатеть и устроить своим родителям спокойную, обеспеченную жизнь? – заявил Джоко, уверенный, что, вне всякого сомнения, это ясно всем.

– Почему вы на самом деле здесь… почти в Америке? Потому что вы спасаете свою жизнь или потому что любите деньги, или?.. – Дженни вопросительно смотрела на него.

– Я обожаю деньги. Разве это предосудительно, хотел бы я знать? – рассвирепел он от возмущения, словно его обвинили в совершении преступления. – Будто Габриель Агнелли и вы сами, Дженни, не за этим пожаловали сюда?

– У меня много причин, чтобы ехать в Америку, Джоко Флинн. Но поймите, пожалуйста, я никогда не чувствовала себя бедной. Для собственного удовольствия я никогда бы не пожелала того, что мне недоступно. Но ради Ингри, будущего моих мамы, папы и своего собственного я хочу взять из этого мира все хорошее. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы создать для малышки спокойную, счастливую жизнь, – решительно сказала Дженни, и Габриель не усомнился в ее словах. – Как и вы, Джоко, я оставила свой дом, чтобы в новом мире пойти своим путем, а не затем, чтобы разбогатеть. Хочу начать жизнь сначала, поступать по-другому… лучше, вычеркнуть из памяти… ошибки прошлого. Да, иногда я бывала голодна. И вот я здесь, чтобы заработать на пропитание себе и своим детям. Хочу, чтобы они росли крепкими, здоровыми, высокими, как цветы под теплым весенним дождем и ласковым солнышком. Чтобы они стали теми, кем захотят.

Ласковый взгляд Габриеля волновал Дженни. Она боялась встретиться с ним глазами.

– Сколько еще детей вы хотите иметь, сеньорина? – он улыбнулся насмешливой белозубой улыбкой.

«Какая развратная усмешка!» – раздражаясь, подумала Дженни.

– Несколько, – коротко ответила она.

– И каким должен быть их отец?

– Не… банкиром или чиновником, или… или обманщиком-дипломатом… Мужчиной, который добился успеха своим трудом… из хорошей работящей семьи, – ответила она с горячностью. – Я выйду замуж за того, кто умеет хорошо работать не головой, а руками… с добрым сердцем. Вполне возможно, когда я приеду в Маленькую Швецию в штате Айова, то выйду замуж за фермера.

– А как насчет небольшого наследства? – внимательно глядя на нее, спросил Габриель.

– Не люблю людей, потакающих своим желаниям, грабителей, что смотрят свысока… на простых людей. Они считают, что могут купить все, что хотят… а если не могут купить, берут силой или обманом.

– Отец Ингри такой человек? – Габриель спросил так тихо, что только Дженни могла расслышать его.

Она кивнула виновато и искренне.

– Буду искать человека в своем вкусе.

– В каждом слое общества есть хорошие люди и подонки, Дженни.

– Как тонко подмечено, мистер Ангел, – она и так рассказала о своем прошлом больше, чем собиралась. Девушка повернулась к Габриелю спиной, явно игнорируя его.

– Больше всего мне хотелось попасть в Америку, чтобы жить в свободной стране, – обратилась она к Джоко. – Ингри, посмотри, мисс Либерти приветствует тебя, – она указала девочке, сидящей у нее на руках, на статую Свободы.

– В Америке множество разновидностей свободы. Надеюсь, ты здесь найдешь свою, Дженни.

Она не удержалась, снова повернулась к нему. В холодных глубоких синих глазах застыл вопрос.

– А ты, Габриель Ангел? Зачем ты едешь в Америку? За богатством, славой, свободой или, возможно… любовью? – спросила она.

Агнелли опирался локтями о поручни, держа кепи в руке. Дженни смотрела на сильные руки, которые недавно нежно ласкали ее тело. Ветер трепал длинные черные волосы Габриеля, отбрасывая их со лба. Сейчас он напоминал ей ястреба, готового расправить крылья перед полетом.

– Иногда мне кажется, что я еду за всем этим. Временами мне ничего этого не нужно. Когда мне не было и двадцати, я не хотел сидеть на одном месте, как дерево. Я хотел быть птицей и летать по свету с ветром наперегонки. Я уже не так молод, мне почти тридцать. Порой я думаю, что мне нужен кусок американской земли – дикой, неосвоенной, подальше от всех… и все. Я бы жил там по воле собственного сердца, по собственным законам, а не по указке землевладельца, как в Италии, или промышленника, как в Нью-Йорке. Проклятые боссы наложили лапу на хорошую работу в городе… Они платят человеку нищенскую зарплату. – Габриель был взволнован, и Дженни показалось, что он снова грохнет кулаком по деревянной переборке. Однако он закурил, не спеша затягиваясь. Затем небрежно пожал плечами, словно хотел сгладить значение слов и гнева, принизить ценность своей мечты. Небрежный жест, бесцеремонный тон скрывали его истинные чувства, но прищуренные темные глаза горели черными алмазами. Именно в то мгновение, хотя и не осознавая этого, Дженни влюбилась в Габриеля Агнелли.

– Ты собираешься жить на своем огромном поле американской земли совершенно один… или с женой, со своей Фиаммой?

– С женой? – Он натянуто улыбнулся. – Возможно.

– Возможно? Но ты говорил, что томишься одиночеством без жены, без семьи, – холодные синие глаза пристально смотрели на него.

– Эй! Разве я сказал, что томлюсь? Ты говоришь о жене, – по его лицу скользнула улыбка. Сердце Дженни затрепетало.

– Вы говорите об одиночестве, как о добродетели, мистер Ангел, – сказала она.

– Добродетель, свобода – просто слова. Всяк понимает их по-своему. Трудно определить их значение. Нелегко сохранить свои взгляды, Дженни Ланган, – ответил он, погладив ребенка по головке.

Ингри посмотрела на него синими глазами, смутилась и уткнулась розовым улыбающимся личиком Дженни в плечо. Девушка вздрогнула, и волна негодования захлестнула ее. Еще одна колкость. Несомненно, говоря о добродетели, Габриель намекал на ее легкомыслие. Его слова бессердечны.

– Трудно сохранить добродетель. Она сама по себе награда, мистер Ангел, – безразлично сказала она, стараясь не выдать свои чувства. Ее взгляд и мысли бродили по его красивому лицу и гибкому стройному телу. С тревогой Дженни поняла, что снова ощущает вкус его губ, чувствует его руки, ласкающие ее и… Она сердилась на себя и понимала, что никогда ни один мужчина не волновал ее так сильно. «Габриель нежный, смелый любовник, но и очень опасный. Боже, пожалей несчастную женщину, ту Фиамму, о которой он говорил. Бедная влюбилась в темноглазого, медоточивого бродягу, – подумала девушка. – Привлекательный, соблазнительный мотылек с ласковыми сильными руками, с чувственным, вкрадчивым голосом, немного поэт. Подобное сочетание – грозное оружие в руках мужчины, – предостерегала себя Дженни. О господи, пощади несчастную женщину, которой нужен друг, кормилец, надежный трудолюбивый мужчина, хлебопашец, отец ее детей, женщину, полюбившую Габриеля Ангела».