Мэрилайл Роджерс - Талисман

Это было очень обидно, особенно после того, как она столь упорно старалась блюсти себя на протяжении длинного обеда.

– Еще более неприятно – и, уверяю вас, для нас обоих, – мне нужен наследник, и вы должны мне его дать.

Это прямое заявление относилось к главному вопросу, почему она испытывала глубочайший страх. Но еще хуже, что это откровенное заявление было оскорблением. Объявив о своей неприязни к ней, он требовал выполнения долга. Лиз вскочила и нанесла ответный удар по самому уязвимому месту в психологии мужчин, как показывал ее двухлетний опыт общения с работниками ранчо.

– Вы так холодны, что, для того чтоб вы оттаяли, потребовалась бы доменная печь, не говоря уже о том, чтобы развести огонь, необходимый для зачатия ребенка.

В прямом противоречии с ее выпадом холодный взгляд потемнел до цвета тлеющих углей, едва сдерживающих пламя.

– Холоден? – Это не было вопросом. Это было утверждением факта, подкрепленного его чувственной улыбкой, которая казалась опасной. Многие называли его так, но то, что именно эта женщина так сказала, вызвало молниеносную, бессознательную реакцию.

Внутренний голос предупреждал Лиз о необходимости ретироваться, но она оставалась прикованной к месту под ослепительной силой его сверкающего взгляда. Впервые в своей жизни она чувствовала себя в сильных руках не родного мужчины. Он неумолимо притягивал ее ближе к неожиданному вихрю огня, заключенного во льду, огня такого жаркого, что он растопил ее сопротивление, как только его темная голова склонилась и он взял ее губы стремительным каскадом мучительно коротких поцелуев.

Грэй снова, и еще сильнее, почувствовал пьянящий вкус сладкого вина невинности и тревоги на губах своей бунтарки – жены. Его собственные губы инстинктивно смягчились, искушая, зовя от страха к удовольствию.

Мужчина, в котором Лиз с первого момента встречи узнала опасность для самообладания любой женщины, с легкостью соблазнил ее и заставил забыть первоначальное намерение сопротивляться. Отдаваясь его сокрушительному поцелую, не в состоянии рационально рассуждать, Лиз прильнула к нему. Из ее горла вырвался незнакомый страстный тихий вскрик, и, дрожа от необходимости быть все ближе и ближе к нему, она вся прижалась к его большому, крепкому телу.

Грэй забыл причину своего действия, забыл гнев на нее, испытывая неодолимое желание еще крепче прижать к себе ее нежное тело, пить головокружительный персиковый нектар ее губ. Он целовал ее с неистовством всепоглощающей страсти и увлекал Лиз все глубже в свой огненный вихрь, так что она уже держалась за него чем-то сродни отчаянию, пока…

Для разнообразия непрерывная качка корабля сыграла в пользу Лиз. Однажды бросив ее в объятия Грэя, теперь она искупила свою вину и освободила ее. Только оказавшись на безопасном расстоянии от этого высокомерного мужчины и его коварных уловок, она почувствовала, как ее обожгло, словно кнутом, ощущение предательства самое себя. Лиз смело пустила в ход единственное оружие в своем арсенале, несмотря на его доказанную уязвимость.

– Вы можете иметь деньги моего отца, но будь я проклята, если вы когда – нибудь получите меня!

Чтобы скрыть неудержимое желание бежать из страха перед его неопровержимой способностью обнаружить слабость ее утверждения, Лиз рванулась в свою спальню и захлопнула задвижку, гарантировавшую ее безопасность, по крайней мере сегодня.

Грэй потряс головой, освобождая ее от безрассудного тумана страсти, разочарование усилило вновь разгоревшийся гнев. Он сжал кулаки, борясь с собой, сначала чтобы подавить желание, а затем бешенство, вызванное ее отказом от страсти, которую она, несомненно, разделяла.

Ее новая демонстрация неуправляемого темперамента и выражений, которых никогда не употребила бы ни одна леди, лишь подтверждала правильность ранее признанного факта. Никогда он не осмелится представить Элизабет цивилизованному обществу лондонского сезона или парламентских вечеров. Нет, ей лучше всего оставаться в его загородном поместье, а его сестра Юфимия, уже много лет выступающая в роли его хозяйки, будет продолжать руководить лондонским домом и светским календарем.

Элизабет, конечно, придется в конце концов понять, что законы, управляющие женами в его стране, сильно отличаются от законов ее дикой страны. Грэй остановился у буфета и достал из подставки, прикрепленной к его полированной поверхности, хрустальный графин, наливая себе крепкого виски. Элизабет фактически принадлежала ему душой и телом. Все жены – рабы своих мужей. И она, черт побери, прекрасно выполнит все, что он ни потребует. Он одним глотком опрокинул виски и налил новую порцию, снова принимаясь шагать по комнате.

Он не собирается силой заставлять выполнять обязанности жены. В этом не будет необходимости. Он уже в этом убедился. Но, сердясь на самого себя за потерю самоконтроля несколько минут назад, он поклялся, что никогда не допустит, чтобы ее огненный темперамент прорвал снова стену его знаменитой холодной сдержанности. Вместо этого он употребит свой опыт, чтобы соблазнить свою жену и направить ее огонь в более полезном направлении – к страсти, которая даст ему наследника.

До смерти своего отца он вел безответственную жизнь ничем не занятого аристократа, игнорировал мудрые советы старшего мужчины, сопротивлялся его попыткам умерить его необузданность. Но смерть безжалостно разбила хрустальный замок бесконечных балов и беззаботных удовольствий его юности. Жесткая действительность потребовала взять на свои плечи отрезвляющую ответственность его наследственного положения – от женитьбы до места в палате лордов. Тем не менее он успел приобрести более чем достаточный опыт обращения со слабым полом за годы своей безответственной юности, да и в более осмотрительных связях позже, чтобы быть уверенным в своей способности соблазнить сопротивляющуюся жену.

В раздражении оглядев полуосвещенную комнату, он резко повернулся и вышел из люкса. В курительном салоне он найдет компанию, более отзывчивую к хорошо воспитанному джентльмену.

– Послушай, Эшли, не слишком ли ты налегаешь? – Хейтон сел рядом с Грэем и наклонился, вглядываясь в расфокусированный блестящий светлый взгляд под прядями черных волос, упавшими на лоб. Граф спрятал свое веселье по поводу столь непривычного зрелища. Прежде, даже когда они юными щеголями резвились в университетские годы, не доводилось ему видеть, чтобы Грэй злоупотреблял алкоголем.

– Хейтон, ты поймешь, старина. – Слова Грэя так же расплывались, как и фигура его собеседника у него перед глазами. – Имею опыт. Никогда не принуждал женщину. Никогда не буду.