Мелоди Морган - Приют любви

Штат Вайоминг, 1886 год

Джонси Девон Тейлор переступила через порог. Глаза ее медленно привыкали к темноте огромного викторианского дома. Тоненький лучик солнца отразился от противоположной стены. Щурясь, она перевела взгляд на большую картину и, задохнувшись от потрясения, сделала шаг назад.

Она не верила своим глазам: перед ней на огромной красной софе, как живая, возлежала обнаженная женщина. Но не только лицезрение этой картины заставило Джонси схватиться за горло – женщина. Джонси разглядывала длинный, густой золотисто-каштановый водопад волос, скрывавший нижнюю часть тела женщины и подчеркивавший тем самым обнаженную грудь. А в ответ с правильного овала лица смотрели на нее темно-карие глаза. Изображение было почти в натуральную величину. И потрясла ее не столько нагота женщины, сколько то, что та была похожа на нее.

Джонси нерешительно приблизилась к картине, совсем забыв о вознице, которого она наняла, чтобы доехать сюда, и который стоял в открытых дверях позади нее. Свет причудливо струился сквозь бахрому неплотно задернутых штор, отбрасывая тени на полотно. Пытаясь сосредоточиться, Джонси сжала губы.

– Внести ваши чемоданы, мэм?

Круто повернувшись, Джонси очутилась лицом к лицу с возницей. Она не могла не заметить выражения удивления, промелькнувшего в его глазах, когда он сперва посмотрел на нее, потом на картину и снова на нее. Шея Джонси налилась жаром. Она еще раз повернулась к большому полотну. Она не потерпит этого бесстыдно выставленного тела. Придется ему покинуть эту стену. И сейчас же. Ухватившись за нижний край громоздкой рамы, она попыталась снять картину с крюка.

– Погодите, – сказал возница, спеша через переднюю, – я помогу вам.

Приложив некоторое усилие, он снял картину и вопросительно посмотрел на девушку, от смущения лицо у него стало алым.

– М-м-м… положите… просто положите ее на пол, – сказала она, отвернувшись и махнув рукой в попытке как-то разрушить злополучное сходство.

Она оглядела душное полутемное помещение, раздраженная тем, что некуда, даже временно, поставить ее чемоданы. Хмурясь, она рассматривала мебель и множество всяких предметов, в беспорядке выстроившихся вдоль всех стен: плевательницы, стулья и уставленные пустыми бокалами столики.

– Можете поставить чемоданы в центре комнаты, раз уж это единственное свободное место.

Она проговорила эти слова через плечо, держа голову прямо. Неловкость не давала Джонси посмотреть в глаза вознице, смущенному даже еще больше, чем она.

Отступив в сторону, она упорно отводила глаза от картины, пока возница перетаскивал чемоданы с широкого крыльца в помещение. Но ее голова, словно у дергаемой за веревочку марионетки, поворачивалась к изображению женщины с золотисто-каштановыми волосами, частично загороженному теперь стулом.

Возница кашлянул и встал, переминаясь с ноги на ногу и изучая взором пыльный ковер.

– О! – произнесла Джонси, роясь в ридикюле. – Спасибо.

Она расплатилась, вежливо подождала, пока он выйдет, и быстро закрыла дверь. Ссутулившись, она прижалась лбом к стеклу.

– Публичный дом, – пробормотала она. Как это могло случиться? Почему никто не сказал ей? Ведь никто и словом не обмолвился – ни юрист, приехавший в Сент-Луис, ни контролер на железнодорожной станции, ни даже возница. Ей лишь сообщили, что она унаследовала большой дом, в котором можно устроить пансион. И что же! Какой уважающий себя человек захочет снять комнату, в которой усердно занималась своим ремеслом падшая женщина?

Теперь, оставшись одна, Джонси открыто уставилась на картину. Судя по словам юриста, это была ее тетка, до своей смерти владевшая этим домом. Сходство между теткой и ею самой было не просто явным, оно было пугающим. Словно смотришь в зеркало и видишь себя, превратившуюся во что-то или кого-то, вызывающего отвращение. Она заставила себя отвернуться.

Чувствуя себя обманутой, разочарованной и весьма раздраженной, Джонси раздвинула тяжелые шторы на выходящих на улицу окнах, впустив в комнату свет, затем обошла помещение, исследуя обстановку. Проведя пальцем по деревянному подлокотнику маленького дивана и обнаружив значительный слой пыли, она неодобрительно сморщила нос. Пыль лежала повсюду. Грязный ковер у нее под ногами, покрывавший весь пол, почти потерял свой цвет. Беспорядочно расставленные медные плевательницы выглядели так, словно те, кто ими пользовался, по большей части попадали мимо. Видимо, в доме ничего не трогали в течение нескольких месяцев – со времени смерти тетки.

Судя по закрытым дверям в каждой стене, можно было предположить, что передняя соединялась с комнатами, где, по всей вероятности, принимали гостей. Решительно вздохнув, Джонси направилась к ближайшей от входа двери. Мягко толкнула ее. Та скрипнула, но поддалась легко.

Полному непритворного ужаса взору Джонси предстала комната, которую иначе как хлевом назвать было нельзя. Ее взгляд перебежал с пола, заваленного грудами одежды, на выдвинутые ящики комода, откуда свисали предметы мужской одежды, названия которых не принято было произносить вслух, и на холм медной кровати, покрытой одеялами. Она и в самом деле никогда в жизни не видела ничего подобного.

– Ты кто? – донесся из-под вороха постельного белья сонный голос. – Как ты сюда попала?

Женщина с подозрительно яркими рыжими волосами, пребывавшими в диком беспорядке, моргала на свету, заливавшем комнату через дверь.

– Что… Что? – донесся хриплый мужской голос, приглушенный подушкой.

Сердце Джонси скакнуло, остановилось, потом бешено заколотилось. То, что она увидела перед собой, повергло ее в ужас, а в голове осталась только одна мысль: “Бежать!”. Она повернулась на каблуках и захлопнула за собой дверь, задыхаясь от желания скрыться отсюда, но у входной двери остановилась, сжав дверную ручку так, что побелели костяшки пальцев. Она закрыла глаза и приказала себе не двигаться.

Боже милостивый! Что ей делать? Мысли бежали одна за другой. Это по-прежнему публичный дом! И вполне возможно, что другие комнаты тоже заняты женщинами, подобными этой. Она крепче зажмурилась и попыталась представить себе похожие сцены, и даже хуже.

“Уходи! – кричал ей напуганный разум. – Покинь это отвратительное место?”. Но она не открыла дверь. Вместо этого разум начал сражаться с чувствами. Ее мать захотела бы, нет, ожидала бы от нее, что она побежит отсюда как можно быстрее. Но мамы нет рядом, она сама должна принимать решения.