Роберта Джеллис - Кровные узы

— Дай ей пройти, отец, — негромко сказал молодой мужчина, обращаясь к беззубому старику, который беззастенчиво разглядывал девушку. — Леа, подойди ко мне, я хочу взглянуть на тебя.

Сейчас хриплый голос звучал почти ласково, и Леа как-то сразу успокоилась; внутренняя дрожь, с которой она тщетно пыталась справиться, постепенно утихала. Старик предложил ей руку и подвел к окну.

— Сколько тебе лет? — спросил молодой человек и окинул взглядом хрупкую девичью фигурку.

— Сегодня исполнилось пятнадцать, милорд, — ответила Леа едва слышно, краснея от смущения. Впервые ее так откровенно разглядывал взрослый мужчина.

— И ты уже известна всем на свете, — с едва уловимой усмешкой произнес незнакомец.

Леа подняла глаза и взглянула в угрюмое лицо. Слезы готовы были брызнуть из ее глаз, но она только сжалась вся в напряженный комок.

— Не бойся, я не обижу тебя. Я не красавец, но к этому тебе придется привыкнуть, — продолжал он.

Леа поспешно отвела глаза.

— Милорд… — пробормотала она, будто извиняясь, — мне неловко, когда вокруг много людей. Если к отцу кто-то приезжает, я всегда остаюсь на женской половине дома.

Набравшись храбрости, она снова посмотрела на него. У него были темные волнистые волосы, ниспадающие на плечи, прекрасно очерченный чувственный рот и чудесные темные большие глаза. Некогда красивое лицо уродовало два шрама: один шел через лоб, рассекая бровь, второй касался угла рта, из-за чего на лице навеки застыла легкая усмешка. Но, заметила Леа как бы нехотя, он отлично сложен.

— Не надо все время называть меня милордом, — попросил он. — Я хочу услышать, как ты произносишь мое имя.

— Но я его не знаю… — искренне ответила Леа.

Наступила мертвая тишина. Леа всем своим существом ощутила ледяной холод взгляда собеседника.

— Я — Кейн, лорд Реднор, — отчеканил он.

— Вы?! Так это вы и есть?! — От неожиданности ноги Леа подкосились, и она обессиленно присела на подоконник.

Тень гнева пробежала по лицу ее будущего мужа. Эта тень позднее не раз будет повергать ее в ужас. Но в тот момент страха не было. Леа улыбнулась, а потом, неожиданно для отца и Реднора, рассмеялась. Смех был одним из ее величайших достоинств. Знаток сравнил бы его с пением черного дрозда, но это чудо редко кому доводилось слышать. С детской непосредственностью, без прежней робости она прикоснулась к его руке.

— Как же я рада! Я подумала… — Она не закончила фразы, а лишь повторила: — Как я рада! — и облегченно перевела дух.

Леа решительно взглянула прямо в глаза молодому рыцарю, и краска смущения вновь залила ее лицо. В этот момент она предстала перед ним поистине прекрасной. Кейн, недоумевая, вглядывался в ее лицо. На своем веку ему довелось видеть немало женщин, но это был тот редкий случай, когда свежесть и невинность привлекают сильнее, чем красота.

— Когда я вошла, то увидела только вашего отца, — с радостной улыбкой объяснила она. — Я решила, что он и есть мой будущий муж. Не мое дело обсуждать такие вещи… но я испугалась… — она замялась в смущении, а затем, осмелев, добавила: — Он немного… немного староват…

Теперь смеяться настала очередь для Реднора.

— Выходит, ты согласилась бы выйти за него замуж?! — удивленно спросил он.

— Как решил бы отец, так и вышло. Но мне, не знаю почему, кажется… что понравиться молодому мужчине проще… — Она опустила глаза, разглядывая носок своей туфельки. — У милорда… я говорю о вас, Кейн [1]... У вас странное имя. Можно подумать… — Реднор нахмурился, и она осеклась.

— Не самое хорошее имя, но другого у меня нет. — Хриплый голос звучал по-прежнему тихо, но теперь скорее напоминал рычание.

— Нет, милорд, нет! — Леа снова прикоснулась к его руке. Румянец медленно сползал с ее щек. — Нет! Мне оно не может не нравиться! — пылко заверила его Леа и, потупив взгляд, больше не проронила ни слова, как и полагается хорошо воспитанной девушке.

— Пожалуй, этот милый комплимент должен меня утешить, — ядовито заметил Кейн. Голос его был сейчас совершенно чист, от хрипоты не осталось и следа. А Леа показалось, будто ее ударили. Она вздрогнула, словно наколовшись на острие, и напряглась, ожидая наказания. В комнате повисла напряженная тишина. Пряча слезы, девушка отвернулась. Кейн быстро заговорил снова:

— Прости. Я был груб. Только умоляю тебя, не плачь. Я был… Ну, очень тебя прошу, не плачь…

Он подвел ее к креслу, стоявшему у окна. Здесь было как-то особенно уютно и все располагало к откровенному разговору.

— Я должен немедленно искупить свою вину. Проси чего хочешь. У тебя ведь есть какие-нибудь желания? Ну, не знаю… О господи, что там женщинам нравится… Драгоценности?.. Получишь что пожелаешь!

Леа не сводила с Кейна округлившихся от изумления глаз. Меньше всего она ожидала от него этих слов! Не шутит ли он? Похоже, что нет. Кейн говорил совершенно серьезно, и лицо его было озабочено! Мысль, что ее господин и повелитель хочет всерьез покаяться за свою резкость, так поразила ее, что девушка вновь рассмеялась.

Солнечный свет озарил тонкую промасленную кожу, защищавшую окно от апрельских холодов, и проник в комнату. Вокруг огненных волос девушки вспыхнул ореол. В комнате потеплело, и стал ощутим тончайший аромат лаванды, исходивший от одежды Леа. На ее ресницах засверкали слезы, появившиеся сначала от обиды, а потом от смеха. Она и не подозревала, как она была сейчас очаровательна, а потому не могла понять странного выражения лица лорда Реднора. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что он не сердится.

Кейн повторил свое предложение, но она лишь улыбнулась и протестующе покачала головой. Леа оказалось вполне достаточно того, что ей удалось так быстро успокоить столь сурового и вспыльчивого рыцаря.

— Ты теперь затаишь на меня обиду? — не унимался Реднор.

— Милорд! У меня нет никакой обиды! Просто я испугалась, когда вы нахмурились. Если бы я по-настоящему рассердила вас, отец убил бы меня. — Леа свято верила в то, что говорила: если бы все сорвалось из-за ее неловкости или нерасторопности, отец в гневе мог бы сделать это.

Лицо лорда Реднора вновь приобрело непроницаемое выражение. Он недолюбливал Гилберта Фиц-Гилберта, графа Пемброка. Старый граф тоже не испытывал к нему особых симпатий.

— Отныне мы помолвлены, и никто больше не посмеет обидеть тебя. Теперь забота о тебе — моя обязанность. Старайся лишь поступать так, чтобы я оставался доволен, и все будет в порядке. Поменьше обращай внимания на то, что я частенько хмурюсь. Это не имеет к тебе никакого отношения, — успокоил он девушку.

«Боже, — подумала Леа, — но ведь к жене имеет отношение буквально все! Разве мой отец не бьет маму, когда плохо родит, зерно на наших полях? И разве побои станут слабее от того, что причина не имеет ко мне никакого отношения?» Однако она давно привыкла держать при себе подобные мысли. Поэтому просто продолжала улыбаться.