Джессика Мэннинг - Соперницы

По тропке среди сахарного тростника по направлению к Эритажу бежал бездомный кобель, ведомый запахом жареного мяса. С его украшенной боевыми шрамами морды капала слюна. Пес прибавил ходу и остановился, лишь подбежав к чугунным воротам поместья. Ворота были приоткрыты, словно хозяева дома ждали его. Кобель поднял морду, подозрительно принюхиваясь, затем проскользнул внутрь, воровато озираясь по сторонам. Пес продолжил путь, обогнув лужайку у дома, и остановился, только чтобы задрать ногу у розового куста.

По другую сторону куста из ниоткуда выросла фигура с камнем в руке. Бесшумно размахнувшись, человек запустил в пса камнем, и тот, описав дугу в воздухе, попал собаке точно между глаз, добавив свежих шрамов. Кобель взвизгнул, закружил, ослепленный ударом, и кинулся наутек, подальше от дома, запаха мяса и злых людей.

Зенобия удовлетворенно улыбнулась, провожая удаляющегося пса взглядом. Ей было за сорок, она была негритянкой. Когда она была помоложе, то следила за рабами-детьми, а сейчас считалась кем-то вроде домоправительницы в поместье Эритаж. Это была высокая, мускулистая, костистая женщина с совершенно черной кожей, немыслимыми кудряшками, приплюснутым носом и большими губами, что выдавало сенегальское происхождение. Ее единственным одеянием был большой белый халат, а ноги были босы, открывая взору белые каменные ступни.

– Зенобия, что это был за шум? – раздался голос с веранды.

Негритянка взошла на веранду, где две женщины выжидательно смотрели на нее. Сейчас, когда погода прояснилась, они обе находились в ожидании. Одна ждала мужа, другая – брата.

– Просто приблудный кобель, хозяйка.

Анжелика Журден заговорила первой:

– Ох уж мне эти твои бродячие собаки! Зенобия, ты небось приветила ее камнем?

Зенобия лишь безразлично пожала плечами.

– Бедняжка наверняка хотела просто поесть, – сказала Сюзанна Журден.

– Бродячие собаки приносят плохие новости, – ответила негритянка, собирая со стола две пустые чашки и кофейный набор. Не произнеся более ни слова, она ушла в дом.

Когда рабыня закрыла за собой дверь, две девушки переглянулись и захихикали.

– Зенобия просто жить не может без этих бродячих собак, – сквозь смех сказала Анжелика.

– Без собак и своих предрассудков, – ответила Сюзанна.

Отсмеявшись, девушки сели в кресла, привезенные из Англии. Если бы незнакомец вошел сейчас на веранду, его бы поразила не только красота женщин, но и их непохожесть. Анжелике было двадцать, то есть на два года меньше, чем брату Жану Луи, владельцу плантации Эритаж. Волосы цвета выжженной соломы украшали красивое овальное лицо и изящную шею. Ее огромные глаза светились хризолитовым цветом, завораживая любого, кто смотрел в них. Молочный цвет лица с нежной кожей и едва заметным румянцем притягивал к себе взгляд. Тонкий прямой нос и большой, тонко очерченный рот довершали картину какого-то едва уловимого очарования, перед которым невозможно было устоять. Анжелика была из той породы женщин, что сводили мужчин с ума, заставляя совершать их безумные поступки.

Жена Жана Луи, которой было лишь на год больше, чем Анжелике, была не менее красивой женщиной, но по-своему. Ее лицо было удлиненным, но это не бросалось в глаза, так как взгляд сразу притягивал большой чувственный рот с очаровательной родинкой над верхней губой, черный шелк волос каскадом спадал на плечи и доходил до высокой груди. Темно-карие глаза смотрели на мир с каким-то отстраненным выражением, что сводило мужчин с ума не меньше, но вызывало в них скорее желание обладать этой женщиной, нежели совершать ради нее подвиги.

Темнело, и Анжелика встала, чтобы зажечь лампы. Сюзанна предложила пройти в дом, и они расположились в гостиной. Это была уютная комната с персидскими коврами на полу и коллекцией ружей на стенах.

– Надеюсь, наряды, которые мы заказали в Новом Орлеане для бала у герцога, прибудут с Жаном Луи, – сказала Сюзанна.

– Если брат вообще приедет сегодня, – ответила Анжелика, которая знала ненадежный характер Жана Луи лучше.

– Но он же пообещал не задерживаться, – сказала Сюзанна неуверенно.

– Что ж, тогда он непременно приедет, ведь он по крайней мере пообещал.

Неловкая пауза повисла в комнате. Что-то невысказанное, словно занавеска, разделило двух женщин.

Зенобия просунула голову в дверь и объявила, что ужин скоро будет готов. Девушки ушли наверх переодеться к ужину, а Зенобия, будучи более практичной, нежели ее хозяйки, выключила лампы.

– Па-а-ро-о-хо-од!

Крик прорезал вечерний воздух, словно нож, и причал пришел в движение, точно потревоженный муравейник. Крик был продублирован десятком детских голосов, передавших известие вдоль колонны магнолий. В поместьях начали готовить экипажи и разогревать ужин.

Цвет воды сменился с мутно-коричневого на бирюзовый, когда «Прекрасная креолка» подошла к причалу. Ройал стоял на верхней палубе, наблюдая за хаосом, царящим вокруг. Швартовы были привязаны, багаж разгружен, и пристань начинала мало-помалу пустеть. Бранниган перевел взгляд на строения, окружающие причал. Все постройки были сделаны метрах в пятидесяти вверх по берегу, чтобы непредсказуемые воды Миссисипи не смыли все. Несколько витрин магазинов таращились закрытыми ставнями окон, справа от них возвышалась мельница, слева – почта. Все это было выстроено в ряд и так близко друг к другу, что походило на один большой дом. Перед зданиями пестрели клумбы с цветами, которые в этот предзакатный час источали благоухающие ароматы. Все это было похоже на декорации к безвкусному спектаклю. Особенно нереально выглядели гигантские магнолии, которые стройными парами уходили куда-то в глубь джунглей.

Леон Мартино был настолько возбужден предстоящей встречей с женой Мишель, что карета еще не остановилась полностью, а он уже спрыгнул на землю.

– Леон, веди себя достойно, – негодующе сказала его тетя Марго. – Ведь ты же все-таки джентльмен.

Леон не стал пререкаться с тетей, а просто подал ей руку и приказал рабам отнести вещи в дом. Ему не терпелось избавиться от надоедливой родственницы, которая всю дорогу жужжала о всякой ерунде, совершенно ему неинтересной. Они поднялись по ступеням поместья, и входная дверь как по волшебству открылась перед ними, впуская в дом. Леон проигнорировал рабов, одетых в европейские одежды, что само по себе выглядело дико, но так того хотела тетя Марго. Взгляд Леона упал на венецианскую вазу, в которой всегда были свежие розы. На этот раз из дымчатого стекла торчали лишь колючие стебли, а нежные алые бутоны были недавно срезаны. Вскоре он понял почему – на дощатом дубовом полу шлейф благоухающих лепестков указывал путь к его любимой. Ай да женщина! Какая фантазия!