Роксана Гедеон - Край вечных туманов

– Эге! – прервала она меня. – Да их уж давно нету.

– Их кто-то увез? – спросила я с замиранием сердца.

– Не кто-то, а сама мамаша Барберен. Одного, как я слыхала, в приют отдали, а второй здесь остался, в Сен-Мор-де-Фоссе, помогает господину кюре. И живет у него.

– У кюре? – переспросила я.

– Ну да, у кюре.

– А как его зовут, того мальчика, что живет у кюре?

– Не знаю. Маленький он такой, брюнет…

Я опустила голову, понимая, что большего не добьюсь. Слава Богу, хоть один из мальчиков остался в деревне. Второго отдали в приют… У меня сжалось сердце. Кто этот второй? И в какой приют его отдали?

Не помня себя, я побежала по дороге. Дикая ярость охватила меня. Если бы эта чертова мамаша Барберен оказалась сейчас передо мной, я бы ее прикончила! А уж самого Батца за его лживость следовало бы щипцами разорвать на мелкие кусочки!

Я задыхалась от гнева. Мои мальчики, Жанно и Шарло! Ясно, что крестьянка выставила их из своего дома просто из скупости, сама-то я видела, что на ее ферме дела идут хорошо и она вполне могла бы содержать двух парнишек, если бы только имела хоть каплю человечности! Впрочем, эти крестьяне – они все такие; глотку друг другу перегрызут из-за куска пашни, лошади или свиньи… Больше всего меня ужасало то, что Жанно может оказаться в приюте. Если бы туда попал Шарло, я бы с этим еще смирилась, но Жанно! Жанно в казенном республиканском заведении! Жанно, сын аристократки, которого содержит Республика! Содержит и воспитывает! Нет, это слишком страшно, это просто кошмар!

Когда я разыскала дом господина кюре, уже совсем стемнело. Дверь мне открыла пожилая женщина, видимо служанка. Я рванулась в дом, даже не спрашивая разрешения, но служанка оказалась достаточно проворной и перехватила меня. Я стала вырываться, а потом, когда поняла, что с ней не справлюсь, яростно прокричала ей в лицо:

– Я хочу немедленно видеть того мальчика, что живет у кюре!

– А что вы за птица? – спросила служанка, ослабив хватку.

– Я его мать.

– А! наконец-то!

Она отпустила меня, окинула неприязненным взором.

– Долго же вы бродяжничали! Ну-ка, ступайте за мной! Господин кюре сейчас с ним занимается.

Я молча пошла следом. Мне было наплевать, как относится ко мне эта старуха, но все же ее слова меня задели. Как можно сказать, что я «бродяжничала»? Только последняя дура может так говорить!

– Ваш кюре присягнул или не присягнул Конституции?

Служанка обернулась. Видно было, что мой вопрос задел ее.

– Это надо же, милочка! За кого вы нас принимаете – за роялистов, что ли?

Из этого ответа я поняла, что кюре присягнул Конституции, и желание забрать мальчика из этого дома усилилось во сто крат.

Я вошла в комнату. При свете двух свечей над столом были склонены две головы – старика и мальчика. С первого взгляда мне стало ясно, что это Шарло. Значит, в приюте оказался мой сын…

– Мадам Сюзанна! – радостно воскликнул Шарло, едва взглянув на меня.

– Ах вот как! – вскричала служанка. – Так вы солгали! Вы не мать ему!

– У меня умерла мать, – заявил Шарло. – Мадам Сюзанна взяла меня к себе еще пять лет назад, когда мой отец застрелился.

– Так ты сын самоубийцы? Силы небесные! – еще разгневанней воскликнула служанка. – Почему ж ты раньше ничего не сказал об этом господину кюре?

Я взглянула на нее, испытывая сильное желание ударить. Но в этот миг вмешался сам священник: он поднял руку и приказал служанке замолчать.

– Где вы были все это время? – обратился он ко мне.

– В тюрьме, – отрезала я.

– За какое преступление?

– За роялизм!

Все замолчали. Мне показалось, служанка даже перекрестилась. Только Шарло смело подошел ко мне; я обняла его, поцеловала в волосы.

– Ты уйдешь со мной, мой мальчик?

Он нерешительно поглядел на священника.

– Отец Бертран, вы меня отпустите?

Я была удивлена.

– Шарло, милый мой, неужели тебе здесь было так хорошо, что ты не решаешься уйти?

– Да, мне здесь было хорошо. Отец Бертран научил меня верить в Бога, открыл мне радости католической веры, и теперь я хочу стать священником, как он.

Я передернула плечами: настолько странно это звучало. Да еще в устах одиннадцатилетнего мальчика. Но Шарло и сам выглядел странно: с каким-то отрешенным непроницаемым лицом, которое было бы под стать скорее старику, чем ребенку, с грустными большими глазами, с волосами, тщательно причесанными назад и собранными в старомодную косицу. Боже мой, во что они его превратили! На нем не одежда, а сутана. Я же знала, что Шарло хорош собой, но этот мрачный наряд словно лишил его половины привлекательности.

– Что с тобой, Шарло, милый? Ты стал похож на монаха из ордена траппистов! [15]

Он поднял на меня глаза.

– Мне кажется, мадам Сюзанна, – сказал он со спокойным достоинством, – что это совсем неплохо.

Я не могла воспринимать подобные глупости серьезно. Меня так и подмывало встряхнуть Шарло, взъерошить прилизанные волосы.

– Шарло, дорогой мой, ты, пожалуй, не совсем здоров. Тебе нужно выйти на свежий воздух, ты наверняка уже давно не развлекался так, как другие мальчики твоего возраста. Ты дружишь с кем-нибудь из Сен-Мор-де-Фоссе?

– Нет, – сказал он почти угрюмо. – Я люблю читать.

– Ничего. Тебе в этой деревне и не нужны друзья. Мы сейчас же уйдем отсюда.

Он оглянулся на священника:

– Отец Бертран, вы разрешите мне уйти?

Кюре развел руками.

– Дитя мое, могу ли я препятствовать забрать тебя женщине, которая содержала тебя несколько лет и которую ты сам признал?

– Мы уйдем сейчас же, – заявила я решительно, слегка уязвленная тем, что Шарло в какой-то степени поставил меня в зависимость от этого кюре, к тому же присягнувшего.

– Зачем вам уходить сейчас? Стоит мороз, а на дворе ночь. Я предлагаю вам переночевать у меня, – сказал отец Бертран.

Я сперва растерялась, а потом это предложение показалось мне резонным. Я так устала, что вряд ли смогу добрести до Парижа, пешком, ночью, да еще в такой холод.

– Луиза, – обратился кюре к служанке, – подавайте на стол.

И, повернувшись к Шарло, кюре добавил:

– После ужина, сын мой, мы закончим урок, и я дам тебе свои последние наставления.

Ужин был скудный, но я поглощала его жадно и поспешно – мне не терпелось поговорить со священником. Едва подали сыр, я сразу же прервала затянувшееся молчание.

– Сударь, – сказала я, не желая называть присягнувшего священника «святым отцом», – ради всего святого, скажите, не знаете ли вы, куда мамаша Барберен отдала второго мальчика, Жанно?

– Ах, этого сорванца!

Священник вытер губы салфеткой.

– Судя по тому, как ведете себя вы, этот негодник, очевидно, уже не ваш приемный, а ваш родной сын, гражданка.

Я вспыхнула. Не хватало еще, чтобы всякие полуякобинцы-полусвященники обсуждали меня и моего сына!