Густав Даниловский - Мария Магдалина

Все громче и громче звучали тамбурины, стонали струны и все пронзительнее свистели дудки и свирели сатиров, пробегали толпы косматых фавнов, звучно целовали вакханок, и танец превращался в распущенную оргию.

Мария горящими глазами смотрела на сладострастные сцены, грудь ее высоко вздымалась, раскрывались страстные губы, туманом застилало глаза.

И вдруг все менялось.

Медленно затихала музыка, превращаясь в свет, который постепенно пурпуровым огнем заливал пещеру.

Грот превращался в роскошный кубикулум Муция. Вспыхивали лампы по углам, на потолке виднелась уносимая голубями блестящая колесница чудно прекрасной Афродиты, и на всех стенах изображены были летящие купидоны с золотыми стрелами в руках. И Марии казалось, что она лежит на прекрасном ложе в ожидании изящного римлянина. Он появлялся белый, стройный, мускулистый и склонялся над ней, дабы обнять ее, но рядом с ним являлся Иуда, и четыре руки начина ли бороться за ее тело. Они отнимали друг у друга ее красоту, рвали грудь, ломали колени, хватали бедра. И наконец, когда она со страшными усилиями отталкивала их от себя, они продолжали бороться, катаясь по песку, а она жадно смотрела на их напряженные от борьбы мускулы и тела.

Внезапно Муций исчезал, оставался Иуда — победитель, прижимался устами к ее устам, но губы его были холодные, мертвые, лицо было лицом позеленевшего трупа, а из разбитого черепа лилась прогнившая черная кровь.

Мария вскакивала с земли с истерическим криком и замечала, что никого нет, что перед ней расстилается безграничная пустыня и лишь бродят по ней какие-то тени. Она не видит их, но чувствует, что они таятся неподалеку, подкрадываются к ней.

Однажды этот страх превратился в панический ужас, когда она услыхала протяжные боязливые стоны и увидала тихо бегущие тени. То были шакалы. Впереди бежал один, затем четыре, а потом два. Низко опустив голову, они забежали вперед, остановились и присели перед ней полукругом. Мария испугалась, сердце ее замерло, волосы стали дыбом.

Острые морды демонов, казалось, хихикали беззвучно, насмешливо, а вздрагивающие ноздри вливали в себя ее запах, обнюхивали ее, как свою близкую и верную добычу. Кровь застыла у Марии в жилах, и, почти теряя сознание от ужаса, она одеревеневшей рукой потянулась за мечом, судорожно вцепилась в рукоять обеими руками и с диким криком стала размахивать им направо и налево.

Звери пугливо убежали, Мария побежала за ними вдогонку, пока ноги ее не споткнулись, и она в обмороке упала на землю.

С тех пор, боясь, что звери преградят ей выход, она уже больше не возвращалась в пещеру. Дни она проводила, укрываясь под скалой, а ночи под искрившимися звездами, бледным небом, с мечом в руках, стараясь не спать. Но однажды, когда она крепко заснула, крепче, нежели обычно, то, проснувшись на рассвете, увидела огромный прекрасный город. Мария пристально смотрела вдаль, на сияющие фантастические, словно из жемчужной массы построенные здания, крытые золотом крыши, стройные колонны и высокие башни. Как очарованная, она встала и направилась навстречу чудному видению, Но по мере ее приближения здания стали качаться и исчезать, колонны рассеиваться и лишь одни золотистые крыши некоторое время висели в воздухе, лишенные стен, а потом и они рассеялись, словно туман.

Мария очутилась на берегу пустынного Мертвого моря.

По скользкому и палящему песку, по теням развалин городов, мелькающих в глубинах вод, по множеству как бы разбросанных вокруг плодов, на вид съедобных, а на самом деле рассыпавшихся в руках, она теперь только поняла, что провела целые годы в проклятой Богом, смрадной и разрушенной Содомской земле.

С ужасом смотрела она на многогранную от лучей солнца поверхность волн, по которым плавали громады почерневших трупов, сожженных чувственным пламенем, изуродованных насильственной смертью женщин и мужчин, сплетенных то с туловищами животных, то между собой, в судорогах неестественных наслаждений.

Смертельно бледная, Мария смотрела на это ужасающее безумие новых, не испытанных ею грехов. Ноздри ее задрожали, блеснули сжатые зубы, а на лбу появилась мрачная складка.

Она водила вокруг воспаленными глазами и вдруг увидала колыхавшийся на волнах огромный черный крест, который то поднимался вверх, то погружался в волны.

— Иисусе, — крикнула Мария и бросилась в воду, но словно какой-то вихрь выбросил ее из пучины и бросил обратно на берег.

Не успела она протереть залитые соленой водой глаза, как крест исчез и дальше колыхались на волнах лишь остатки отверженных, как бы стремясь воскреснуть и вновь сгореть в адском огне наслаждения.

В ужасе Мария повернулась и ушла, не оглядываясь. Высоко поднявшееся солнце припекало ее раздраженную, изъеденную соленым купаньем, кожу.

С тех пор видения креста стали преследовать ее все чаще и чаще. Он виднелся перед нею на горизонте и в ясные дни, и ночью, вырастая среди песков пустыни. Это уже были галлюцинации не только зрения, но и осязания.

Когда она подползала к его подножию, то ощущала, что обнимает твердое дерево и вновь переживает те же чувства, что и на Голгофе. Иногда он ускользал у нее из рук и уносился вверх… Тогда она падала навзничь, и часто крест опускался вниз, становился меньше и ложился на нее. Придавленная тяжестью, чувствуя, как ее царапают сучки, ранят гвозди, она испытывала спазмы страдания, почти граничившие с наслаждением.

От пламени этой муки как бы высохло тело ее, переставало чувствовать физические потребности, она не испытывала ни голода, ни жажды, прекратились даже обычные ежемесячные женские недомогания, Зато вскоре на руках и на ногах ее выступили горящие пятна, а под левой грудью появилась красная полоса.

В полнолуние стигматы эти открывались и из них текла кровь, Мария упивалась этой кровью и испытывала чувство, что это не ее кровь, но кровь тех святых ран, к которым припадала она, когда сняли с креста возлюбленное тело учителя.

Растроганная до глубины души этой милостью, проникнутая мистической дрожью, она то нежно, то пламенно целовала свои руки, подносила к губам залитые кровью ноги и рыдала от горя, что никак нельзя коснуться губами той раны, которая находилась под грудью и где билась живая кровь его сердца.

Когда раны подсыхали и приходило сладкое бессилие, Мария испытывала впечатление лежащих на ногах и руках горящих угольев. Ощущение это доводило ее до припадков истерических рыданий, диких стонов и эпилептических судорог.

Совершенно неожиданно она нашла лекарство против подобного состояния, чрезвычайно нарушавшего ее издерганные нервы. Она садилась на пороге пещеры, брала в руки меч, подставляла его под лучи солнца и смотрела пристально на блестящую сталь. Через некоторое время меч начинал казаться ей глубокой и тихой тенью пруда, постепенно замирали все болезненные ощущения, и Мария засыпала. Просыпаясь к вечеру, она проводила потом ночь в каком-то сонном, отупелом состоянии.