Джин Рис - Антуанетта

«Дорогой отец.

Мы приехали сюда, проведя несколько неуютных дней на Ямайке. Это маленькое поместье на Наветренных островах – часть фамильного достояния, и Антуанетта очень любит его. Ей хотелось попасть сюда как можно скорее. Все идет хорошо – в полном соответствии с твоими планами и пожеланиями. Я имел дело с Ричардом Мейсоном. Как тебе, наверное, известно, его отец скончался вскоре после того, как я отправился в Вест-Индию. Ричард очень гостеприимный и дружелюбный человек. По-моему, он весьма ко мне привязался и всецело мне доверяет. Места вокруг очень красивые, но после болезни я еще не в состоянии полностью оценить все это великолепие. Через несколько дней я напишу еще».

Перечитав письмо, я добавил постскриптум:

«Мне кажется, я слишком долго держал тебя в неведении относительно моих дел, потому что сообщение о моей женитьбе – это, конечно, слишком мало. Но когда я прибыл в Спэниш-Таун, приступ лихорадки уложил меня в постель на две недели. Ничего серьезного, но я чувствовал себя довольно скверно. Я остановился у Фрейзеров – это друзья Мейсонов. Мистер Фрейзер – судья в отставке, и он усиленно потчевал меня историями о судебных делах. В таких обстоятельствах я не мог думать и писать достаточно связно. В этом прохладном и отдаленном уголке, который называется Гранбуа – что-то вроде «Большой лес», я чувствую себя заметно лучше и надеюсь, что мое следующее письмо будет более обстоятельным и содержательным».

Прохладный, отдаленный уголок. Интересно, как они отсюда посылают письма? Я сложил исписанный мною листок и сунул его в ящик письменного стола.

Что же касается моих сумбурных впечатлений, то они так и не будут занесены на бумагу. В моем сознании есть пустоты, которые вряд ли можно заполнить.

Все вокруг было очень странным и очень ярким, но для меня это не значило ровным счетом ничего. В том числе и она, девушка, на которой я должен был жениться. Когда мы наконец встретились, я поклонился, улыбнулся, поцеловал ей руку, станцевал с ней. Я играл роль, которую должен был сыграть. Она не имела ко мне никакого отношения. Все мои поступки были тщательно продуманы заранее, и иногда я задавался вопросом: а вдруг это заметно со стороны? Я прислушивался к своему собственному голосу и восхищался им: я говорил спокойно, корректно, но совершенно без эмоций. Все это так. Но тем не менее я сыграл свою роль безупречно. Если мне и случалось видеть выражение удивления или любопытства, то разве что на черном лице – вовсе не на белом.

Я плохо помнил саму брачную церемонию. Мраморные доски на стенах, увековечившие добродетели последнего поколения плантаторов. Все они были великодушными, щедрыми. Все они были рабовладельцами. Все ныне покоятся с миром. Когда мы вышли из церкви, я взял свою жену за руку. Ее ладонь была холодна как лед, несмотря на то что солнце палило немилосердно.

Затем я помню, как сидел за столом в переполненной комнате. Веера и опахала из пальмовых листьев. Ватага слуг. Головные платки женщин – в красную и желтую полоску. Темные лица мужчин. Крепкий пунш, тонкий букет шампанского. Помню, что молодая супруга была вся в белом, но вот как она выглядела, этого память не сохранила. В соседней комнате – женщины в черном. Кузина Джулия, кузина Ада, тетя Лина. Полные и худые, мне они казались все на одно лицо. Золотые сережки в специально проколотых для этого ушах. На запястьях позвякивают серебряные браслеты. Я сказал кому-то:

– Сегодня вечером мы покидаем Спэниш-Таун. Антуанетте не нравится Ямайка.

Моя собеседница немного помолчала и ответила:

– Ну конечно, Антуанетте не нравится Спэниш-Таун. Ее матери он тоже не нравился. – Сказала и уставилась на меня своими глазищами. Интересно, неужели они к старости делаются меньше? Превращаются в бусинки, загораются любопытством? Мне почудилось, что на всех их лицах одно и то же выражение. Но что это? Любопытство? Жалость? Насмешка? Но с какой стати им жалеть меня? Я ведь так неплохо проявил себя.

Утром перед свадебной церемонией в мою комнату в доме Фрейзеров ворвался Ричард Мейсон. Я как раз допивал свою первую чашку кофе.

– Она не согласна на все это! – крикнул он с порога.

– Не согласна на что? – осведомился я.

– Не выйдет за вас замуж.

– Почему же?

– Она не говорит.

– Но у нее должны иметься какие-то причины.

– Она не сообщила их мне. Я спорил с этой глупышкой битый час.

Мы уставились друг на друга. После небольшой паузы Ричард сказал:

– Все уже готово: высланы приглашения, куплены подарки. Что я скажу вашему отцу? – Казалось, еще немного, и Ричард расплачется.

– Нет так нет, – отозвался я. – Нельзя же ее тащить силком к алтарю. Позвольте мне одеться. А потом я выслушаю все, что она имеет мне сказать.

Ричард послушно вышел из комнаты, а я стал одеваться, размышляя что, если она и впрямь откажется, я попаду в дурацкое положение. Мне не улыбалась перспектива возвращения на родину в роли незадачливого жениха, которого отвергла эта креолка. По крайней мере я должен узнать, в чем дело.

Антуанетта сидела в кресле-качалке, склонив голову. Волосы, заплетенные в две косы, падали ей на плечи. Еще не подойдя к ней, я спросил:

– В чем дело? Что я такого натворил, Антуанетта?

Она промолчала.

– Вы не хотите выйти за меня замуж?

– Нет, – тихо отвечала она.

– Но почему?

– Я боюсь последствий.

– Но разве вы не помните: вчера я сказал вам, что, когда вы станете моей женой, вам больше нечего и незачем станет опасаться.

– Да, – сказала она. – Помню. И еще я помню, что сразу после этого в комнату вошел Ричард, а вы рассмеялись. Мне не понравился ваш смех.

– Я смеялся над самим собой, Антуанетта.

Она посмотрела на меня. Я обнял ее и поцеловал.

– Вы ничего обо мне не знаете, – сказала она. – Ровным счетом ничего.

– Я буду вам доверять, если вы, в свою очередь, станете доверять мне. Чем плохая сделка? Вы очень огорчите меня, если прогоните, так и не объяснив, что я сделал такого, чем заслужил ваше неудовольствие. Я уеду с тяжелым сердцем.

– Не надо грустить, – сказала она и коснулась рукой моего лица. Я ответил страстным поцелуем, обещая ей счастье, покой, безопасное существование. Но когда я спросил: «Могу ли я сообщить бедному Ричарду, что это было недоразумение, а то он тоже грустит», она только кивнула, но вслух ничего не сказала.

Размышляя обо всем этом, вспоминая о сердитом лице Ричарда, о ее словах: «Вы готовы обеспечить мне покой?» – я, похоже, заснул.

Я проснулся оттого, что из соседней комнаты доносились смех и журчание воды, которую куда-то выливали. Я стал прислушиваться, по-прежнему находясь в полудреме.

Антуанетта сказала:

– Не надо больше душить мне волосы. Ему это не нравится.