Ирина Пигулевская - Подлинная история графини де Ла Фер

— Вас обвиняют в том, что вы переписывались с врагами государства, в том, что вы выведали государственные тайны, в том, что вы пытались расстроить планы вашего военачальника.

— А кто меня обвиняет в этом, ваша светлость? — сказал д'Артаньян, догадываясь, что это дело рук миледи. — Вам рассказала об этом леди Винтер? Может быть, она повторит обвинения, глядя мне в глаза? Или, может быть, ваше высокопреосвященство имеет другие доказательства, кроме ее слов?

Речь д'Артаньяна была дерзкой, неслыханно дерзкой, и могла стоить ему головы, но молодой человек сознательно шел на риск. Он не мог рассказать кардиналу о неблаговидных поступках миледи, как сделал бы в другом случае, но и топить себя, отправляясь ради нее на плаху, тоже не собирался. Единственным выходом было устроить еще одну встречу с кардиналом, уже при участии миледи, и выпутываться вместе. К тому же и совет друзей был бы не лишним.

Кардинал нахмурился и бросил на мушкетера такой взгляд, что молодой человек задрожал — ярость читалась в нем.

— Ваше высокопреосвященство, — воскликнул д'Артаньян, — я резко выразился и нижайше прошу вас простить меня. Но и обвинения чудовищны. Я хочу только одного: чтобы вы вызвали леди Винтер сюда и чтобы она повторила свои слова, глядя мне в глаза. Я уверен, что все разъяснится.

В комнате повисла тишина. Вдруг, словно под влиянием какой-то невысказанной мысли, лицо кардинала, до тех пор мрачное, мало-помалу прояснилось и приняло наконец совершенно безмятежное выражение.

— Итак, — заговорил он кротким голосом, противоречившим его суровым словам, — вы так доверяете леди Винтер, которая обвиняет вас в государственной измене, что готовы встретиться с ней в этой комнате в надежде, что она вас спасет? Я вижу, что здесь дело нечисто, но пока не могу понять причины. Не хотите ли разъяснить мне их?

— Ваша светлость, клянусь вам, что с моей стороны не было и нет никакого злого умысла. Кроме того, если бы я и совершил что-либо, вызвавшее неудовольствие вашего высокопреосвященства, я мог бы сказать, что помилование лежит у меня в кармане, а я только скажу вам: приказывайте, ваша светлость, я готов ко всему.

— Ваше помилование? — удивился Ришелье.

— Да, ваша светлость, — ответил д'Артаньян.

— А кем оно подписано? Королем?

Кардинал произнес эти слова с особым оттенком презрения.

— Нет, вашим высокопреосвященством.

— Мною? Вы что, с ума сошли?

— Вы, конечно, узнаете свою руку, ваша светлость.

Д'Артаньян подал кардиналу драгоценную бумагу, которую миледи отдала Атосу, а тот передал своему другу, чтобы она служила ему охранным листом.

Ришелье взял бумагу и медленно, делая ударение на каждом слове, прочел:

«Все, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства.

Прочитав эти две строчки, кардинал погрузился в глубокую задумчивость, но не вернул бумагу д'Артаньяну.

«Он обдумывает, какой смертью казнить меня, — мысленно решил д'Артаньян. — Но, клянусь, он увидит, как умирает дворянин! К тому же, я надеюсь, и Атос простит меня на эшафоте».

Молодой мушкетер, как ни странно, пришел в отличное расположение духа и приготовился геройски перейти в иной мир.

Ришелье в раздумье свертывал и снова разворачивал бумагу. Ему многое было непонятно в этом деле. Наконец, как бы придя к какому-то решению, он медленно разорвал записку, возвращенную ему д'Артаньяном.

«Я погиб», — со странным спокойствием подумал гасконец. Он низко склонился перед кардиналом, как бы говоря: «Господи, да будет воля твоя!» Кардинал взял другую бумагу и написал несколько строчек, которые скрепил печатью.

— Я исполню ваше желание, — сказал он, обращаясь к молодому человеку. — Я вызову миледи и устрою ей встречу с вами. Но если она подтвердит свои слова — берегитесь, ибо это обвинение невозможно забыть! А пока у вас будет время обдумать свое положение.

С этими словами он позвонил в колокольчик, и тотчас же явился дежурный офицер. Ришелье передал ему бумагу и указал на д'Артаньяна.

— Следуйте за мной, — сказал офицер, и молодой человек, бросив прощальный взгляд на кардинала, повернулся и вышел из комнаты. В дверях он почти столкнулся с Рошфором, который спешил на аудиенцию. Соперники обменялись взглядами, быстрыми, как удар клинка, и поняли друг о друге все. Д'Артаньяна вели в тюрьму, а Рошфор привезет леди Винтер в ставку кардинала.

Ни слова не говоря, д'Артаньян сел в карету, но успел увидеть нескольких товарищей по славному полку мушкетеров, которые прогуливались достаточно далеко от ставки кардинала, но не выпускали ее из виду. «Слава богу, — подумал гасконец, — друзья будут знать, где я».

В городке не было Бастилии, но тюрьма была. Чуть похуже, чем обычные камеры, чуть получше, чем карцер в Бастилии, она вполне подходила для мелких преступников. Однако комендант страшно возгордился, узрев на приказе печать и подпись его высокопреосвященства и увидев своего узника — королевского мушкетера. Он распорядился приготовить самую лучшую камеру и подать приличный ужин, который даже разделил с заключенным. Д'Артаньян поначалу не мог понять причин такой любезности, тем более что ему вовсе не хотелось видеть этого человека, а тем более развлекать его разговорами. Но вскоре он понял, что его особа станет предметом живейших сплетен, как только комендант выйдет из ворот тюрьмы — и смирился. В конце концов, это было не самое плохое в его положении.

Разумеется, три друга тут же узнали о заключении д'Артаньяна — и не только они. Но если остальные мушкетеры терялись в догадках, то они знали причины этого происшествия, или думали, что знают. Атосу пришла мысль поговорить об этом деле с де Тревилем, который имел сведения только из стана кардинала и не знал, что и думать. Капитан тут же принял Атоса.

— Дорогой друг, — сказал он, выслушав весьма внимательно то, что мушкетер счел нужным ему сообщить, — признаюсь, что это очень необычное дело. Сама ваша история похожа на чудо, и только умный человек сможет в нее поверить. Однако его высокопреосвященство, при всех его недостатках, именно и способен на это. Все дело в том, как поведет себя ваша жена, если вы позволите мне назвать ее так. Насколько я понимаю, вы уже не сможете увидеть ее до аудиенции у кардинала, следовательно, вся надежда на ее ум. Я осмелюсь предположить, что оправдать нашего друга в ее интересах тоже, даже если, как вы говорите, между ними и были в прошлом некие трения.

Атос согласно кивнул. Де Тревиль умел понимать невысказанное, но всегда знал, где остановиться в разговоре, так что мушкетер был уверен и в его словах, и в его молчании.

— Я сейчас ничем не могу помочь д'Артаньяну, — продолжал де Тревиль, — но я благодарен, что вы пришли ко мне. Нам пока остается только ждать, но при малейшем намеке на благоприятное разрешение дела я употреблю все свое влияние, чтобы не только восстановить доброе имя д'Артаньяна, но и преумножить его заслуги в воинском поприще.