Виктория Холт - Голос призрака

Но не стоит думать о худшем, скорее всего, они потребуют выкуп, и мы с этим, наверное, сможем справиться.

— Но почему же похитители не требуют его? Чего они медлят?

— Потому что хотят подержать нас в напряжении.

— Ты думаешь, они заботятся о Джессике?

— Да, обычно в таких случаях поступают именно так.

Живой ребенок представляет для них большую ценность, чем мертвый.

Так мы разговаривали, и, наконец, от крайнего утомления я задремала, но вскоре очнулась от страшного кошмара. Мне приснилось, что я прижимала Амарилис к себе, а кто-то пытался вырвать ее у меня.

— Все хорошо, — донеслись до меня слова Дэвида. — Все хорошо.

Я открыла глаза.

— Думаю, лучше не спать, — сказала я.

Мы смотрели, как наступает рассвет. «Еще один день! Еще одно тягостное бдение! Что оно принесет?» — спросила я себя и задрожала, пытаясь прогнать мысли, которые родились у меня в голове.

Я ощутила внезапную потребность выйти из дома, пройтись по саду, поискать еще раз.

— Я не могу здесь оставаться! — закричала я. — Пойдем в сад.

— Хорошо, — произнес Дэвид. Он накинул мне на плечи плащ.

— На улице холодно, — сказал он, — и трава сырая.

Мы открыли дверь и вышли на крыльцо. Там что-то лежало. Мне показалось, что это сон. Затем меня охватила волна радости. Завернутая в одеяло, там лежала Джессика. Я подняла ее. Дэвид не отводил от нее глаз. Она открыла заспанные глазки, взглянула на меня, широко зевнула и снова закрыла их.

— Это она! — закричала я. — Она!

Я вбежала в переднюю с криком:

— Ее вернули!

Джессика здесь!

Первой появилась моя мама. Она подбежала и выхватила у меня спящую Джессику. Затем подошли Дикон, Грейс Сопер и все слуги.

— Она снова здесь! Она снова со мной! — кричала матушка, и я подумала, что от радости она лишится чувств.

Дикон взял Джессику на руки.

— Она хорошо выглядит, — сказал он.

Мать вырвала ее у него.

— Она здорова, — шептала она. — Ей не причинили вреда… О, моя крошка!

Джессика открыла глаза, криво улыбнулась и, увидев свою мать, разразилась ревом.

Когда радость от возвращения Джессики улеглась, нам стало немного не по себе. Мы спрашивали себя: «Кто мог сделать это? И с какой целью?»

Было ясно, что за ребенком во время его отсутствия хорошо ухаживали, и, казалось, что она приняла свое возвращение в семью без особых проявлений восторга — хотя она и улыбалась, когда матушка прижимала ее к себе.

Кто подверг нас этим, казалось бы, ненужным страданиям? Мы не могли об этом забыть, и эти воспоминания тяготели над нами, омрачая наши дни. Малышек ни на секунду не оставляли одних. По утрам мы с матерью первым делом спешили в детскую, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. Грейс распорядилась, чтобы ее кровать перенесли в детскую спальню, и говорила, что во время сна у нее один глаз и одно ухо бодрствуют.

Ее племянница, приятная девочка лет четырнадцати, была принята в няньки; ее комната находилась рядом с детской, так что она тоже была настороже.

Но мы уже никогда больше не чувствовали себя в полной безопасности.

В сентябре в Эверсли приехали Джонатан и Миллисент; они собирались остановиться в доме всего лишь на несколько дней, а затем возвратиться в Лондон, по дороге ненадолго посетив Петтигрю-холл.

Вернулось беспокойство, которое я всегда испытывала, когда Джонатан находился со мной под одной крышей. Я пыталась найти изменения, произошедшие в нем со времени женитьбы. Мне это не удалось. Зато Миллисент изменилась: она стала более мягкой, более довольной жизнью, и я поняла, что она счастлива в браке.

«Она, безусловно, будет находить в Джонатане дивного мужа, — подумала я, — до тех пор, пока не обнаружит его истинную натуру».

Джонатан совсем не изменился: был дерзким, совершенно лишенным сдержанности, как всегда, отвергающим условности, когда ухитрялся оказаться со мной наедине.

Малышки спали в саду в своей коляске, совсем как в тот день, когда исчезла Джессика. Возле коляски сидели, беседуя, матушка, Грейс Сопер и ее племянница.

Я собирала осенние цветы. У меня в корзинке было несколько пурпурных астр и маргариток, и, когда я срезала их, Джонатан подошел и встал рядом со мной.

— Какая радость снова видеть тебя, Клодина! — сказал он. — Я скучал по тебе.

— Неужели? — спросила я, надрезая стебель маргаритки.

— Конечно. Разве я стал бы так говорить, если бы это не было правдой?

— Стал бы, — ответила я.

— Тебе приятно видеть меня?

— Маме нравится, когда вся семья собирается вместе под одной крышей.

— Что за манера у тебя уходить от ответа? Тебе следовало бы быть в парламенте или на дипломатической службе.

Клодина, ты ведь иногда скучаешь по мне? Ну же, скажи правду.

— Не часто, — солгала я.

— А себя ты тоже обманываешь, как и меня?

— Довольно об этом! — резко оборвала я его. — Ты — женатый мужчина.

Я — замужняя женщина, и мы не муж и жена.

Он расхохотался, и моя мать подняла глаза и улыбнулась нам.

— Я — это я, и ты — это ты, — сказал он. — И ничто, любовь моя, не может этого изменить.

Я почти взмолилась в ответ:

— Джонатан, с твоей стороны нехорошо так говорить — ведь ты недавно женился. Что, если Миллисент услышала бы тебя?

Мне показалось, она выглядит такой счастливой.

— Она счастлива. Разве она не замужем за мной? Я тебе говорю, Клодина: я — самый образцовый муж.

— Это только так кажется со стороны, — сказала я. — Сейчас же ты далек от этого идеала.

— И кто в этом виноват?

— Ты.

— Не совсем. Вина лежит на нас обоих.

Я рассердилась. Я с таким трудом старалась забыть о том, что произошло, а ему было достаточно только взглянуть на меня, чтобы все вернулось. Я презирала проявленную мной в прошлом слабость, особенно потому, что так легко могла вновь поддаться искушению, и яростно обломала цветочный стебель.

— Не вини маргаритки в том, что случилось, Клодина, — сказал он. Бедные цветочки… Не их вина в том, что мы с тобой были предназначены друг для друга и поняли это слишком поздно. Но ты должна быть признательна судьбе. Ты никогда не узнала бы, сколь совершенными могут быть отношения… если бы не то время, что ты провела со мной.

— С тех пор я не знала настоящего покоя.

— Бедная Клодина! Ты бы так и продолжала жить в неведении в тихом, созданном тобой раю, но разве это жизнь? Не отважившись узнать настоящий мир… мир страсти, приключений и того волнения, которое бывает, когда живешь полнокровной жизнью. И вот в созданный тобой рай, огражденный приятным неведением, однажды проник змий-искуситель и позволил тебе сорвать плод с древа познания, и ты сделала это. Ты вкусила истинную радость жизни и с тех самых пор боишься: боишься жить, боишься любить. Ты знаешь это и хочешь быть со мной, хотя и не признаешься в этом. Но я это знаю, да и ты тоже… Я в твоих сокровенных мыслях.